Потерянные слова - [23]

Я вернулась к себе в комнату и спустилась вниз лишь тогда, когда услышала, что она ушла.

* * *

Она писала мне каждую неделю. Я не притрагивалась к ее конвертам, они так и лежали на комоде у входной двери, а когда накапливалось три или четыре письма, папа их уносил. Спустя некоторое время Дитте стала вкладывать послания для меня в письма к папе. Он оставлял их на комоде в разложенном виде, и страницы с почерком тети умоляли меня прочитать их. Я смотрела на письма, пробегала глазами несколько строчек, а потом безжалостно сминала страницы, чтобы выбросить их в мусорную корзину или огонь.

Оксфордская средняя школа для девочек находилась на Банбери-роуд. От нее рукой было подать до Скриптория, но ни я, ни папа не решились сказать об этом вслух. Там я встретила нескольких девочек, с которыми училась вместе в школе Святого Варнавы, но я отставала по многим предметам. В конце учебного года директриса вызвала папу в свой кабинет и сообщила ему, что я провалила экзамены. Я сидела на стуле у закрытой двери и слышала, как она сказала папе: «Не вижу смысла продолжать здесь учебу».

— Что же нам с тобой делать? — спросил папа на обратном пути в Иерихон.

Я пожала плечами. Все, что мне хотелось, — это спать.

Дома папу ждало письмо от Дитте. Он вскрыл конверт и начал читать. Я видела, как покраснело его лицо и сжались челюсти. Он ушел в гостиную и закрыл за собой дверь. Стоя в коридоре, я ждала плохих новостей. Когда папа вышел, он держал в руке страницы, которые Дитте написала мне. Другой ладонью он погладил мою руку от плеча до кисти, пока наши пальцы не сжались вместе.

— Ты сможешь когда-нибудь простить меня? — спросил папа, положив письмо на комод. — Я думаю, тебе нужно это прочитать.

Он ушел на кухню наполнить чайник, а я взяла письмо с комода.

28 июля 1898

Моя дорогая Эсме!

Гарри пишет, что ты до сих пор не пришла в себя. Подробностей он, конечно, не рассказывает, но в одном абзаце называет тебя «безучастной», «погруженной в себя» и «вечно уставшей». Больше всего его тревожит то, что ты целыми днями сидишь у себя в комнате и обходишь Скриппи стороной.

Я думала, что тебе станет легче после возвращения из Колдшилса домой к отцу, но прошло уже три месяца. Теперь я надеюсь, что твое настроение улучшит наступившее лето.

Что у тебя с аппетитом, Эсме? Ты была такой худой, когда я видела тебя последний раз. Я просила миссис Баллард баловать тебя сладостями и, пока Гарри не написал, что ты почти не выходишь из дома, с удовольствием представляла, как ты сидишь на стульчике у нее на кухне, а она печет тебе пирог. В моих представлениях ты все еще маленькая девочка в желтом фартучке в горошек, который ты завязывала прямо на груди. Такой я видела тебя однажды, когда приезжала к вам в Оксфорд. Тебе было лет девять или десять — уже не помню.

В Колдшилсе творилось что-то нехорошее, правда, Эсме? В твоих письмах об этом не было ни слова. Теперь я понимаю, что они были слишком безупречными. Я читаю их и вижу, что они были написаны кем-то другим, хотя и твоим почерком.

На днях я перечитывала письмо о том, как ты отправилась к древнеримской крепости Тримонтий, сочинила стихотворение в романтическом стиле Вордсворта и успешно написала контрольную по математике. Помню, я гадала, довольна ли ты прогулкой и гордишься ли стихотворением. Отсутствие эмоций в письмах было намеком, а я его не заметила.

Мне следовало обращать больше внимания на то, чего не хватало в твоих письмах. Я должна была навестить тебя. И я бы приехала, если бы не болезнь Бет. Когда она выздоровела, директриса отговорила меня от поездки, сказав, что мой приезд посреди семестра может вывести тебя из равновесия. И я к ней прислушалась.

Гарри хотел забрать тебя домой еще раньше (откровенно говоря, он вообще не хотел, чтобы ты уезжала). Это я, моя дорогая Эсме, убедила твоего отца, что его тревоги напрасны, что девочке, которая училась в приходской школе и бегала на ланч в Скрипторий, непросто привыкнуть к школе-интернату. Я просила его подождать еще год, думая, что ситуация изменится к лучшему.

Забрав тебя на Пасху, Гарри написал мне самое резкое письмо в своей жизни. Он сказал, что в Колдшилс ты не вернешься, как бы я к этому ни относилась. Ты помнишь, я приехала на следующий день в Оксфорд и, увидев тебя, полностью согласилась с его решением.

У меня не получилось поговорить с тобой, но я надеялась, что время залечит твои раны. Видимо, тебе нужен больший срок. Ты в моем сердце, милая девочка, даже если мне в твоем сердце места больше нет. Надеюсь, это не навсегда.

К письму я прилагаю газетную вырезку, которая, как мне кажется, будет важна для тебя. Не хочу строить предположения, хотя удержаться от этого сложно. Пожалуйста, прости меня за то, что была слепой.

С глубочайшей любовью к тебе,

твоя Дитте

Я положила маленькую вырезку из новостей между страницами и спрятала все в карман. Впервые за долгое время у меня появилось что-то для сундука, который стоял под кроватью Лиззи.

* * *

— Что у тебя там, Эсси? — спросила Лиззи, входя в комнату и снимая грязный фартук через голову.

Я посмотрела на крошечную заметку, вырезанную из газеты. В ней было всего лишь одно предложение, просто цитата: