Потерянные слова - [25]

Он посмотрел на меня поверх очков.

— Даже королеве не позволено брать книги из Бодлианской библиотеки. Ну, пойдем.

Убедить мистера Николсона удалось не сразу. Я сидела на скамье, наблюдая за проходящими мимо студентами, и слышала, как голос доктора Мюррея становился все громче и громче.

— Нет, она не студентка, я не отрицаю, — сказал он.

Мистер Николсон взглянул на меня и еще раз попытался тихо возразить доктору Мюррею, но тот заговорил еще громче.

— Ни ее пол, ни ее возраст не повод отказывать ей в допуске. Пока она занимается гуманитарными науками — а она ими занимается, уверяю вас! — Эсме имеет право быть читателем библиотеки.

Доктор Мюррей подозвал меня, и мистер Николсон протянул мне читательскую карточку.

— Прочитайте вслух, — попросил он.

Я посмотрела на карточку, потом — на юношей в их коротких мантиях и на пожилых мужчин в длинных. Я не могла вымолвить ни слова.

— Громче, пожалуйста.

Мимо прошла девушка — студентка в короткой мантии. Она замедлила шаг, улыбнулась и кивком головы подбодрила меня. Я расправила плечи, посмотрела мистеру Николсону в глаза и прочла:

«Я обязуюсь не выносить из Библиотеки, не осквернять, не портить пометками или иным способом книги, документы и прочее имущество, принадлежащее или переданное на хранение Библиотеке; обязуюсь не приносить и не разводить в Библиотеке огонь; обязуюсь не курить в Библиотеке и выполнять все существующие правила».

* * *

Через пару дней на стопке книг, ожидающих возвращения в библиотеки колледжей и ученых, лежала записка.

Будь любезна, загляни в Бодлианскую библиотеку и проверь, каким годом датируется цитата о камбале. Это стихотворение Томаса Гуда, опубликованное в сборнике «Литературный сувенир»:

Или давно ты кормишь камбалу,

Познав морей соленых глубину.

Томас Гуд, Тому Вудгейту из Гастингса, 18__

Дж. М.

Мое настроение улучшалось. Число поручений увеличивалось, и я появлялась в Скриптории ближе к полудню. К концу лета 1899 года я стала постоянным посетителем библиотек и частым гостем многих ученых, которые были рады предоставить свои коллекции книг для работы над Словарем. Доктор Мюррей поручал мне также отвозить записки в Издательство Оксфордского университета на Уолтон-стрит.

— Если поедешь сейчас, застанешь мистера Харта и мистера Брэдли, — сказал доктор Мюррей, в спешке дописывая свое послание. — Они так и не определились со словом forgo[21]. Харт, конечно, прав: буква e здесь неуместна. Но Брэдли нужно убедить. Это должно помочь, хотя он вряд ли будет мне благодарен, — он вручил мне записку и, видя мое недоумение, добавил: — Здесь приставка for- используется как для слова forget[22], а не как для слова foregone[23]. Понятно?

Я кивнула, хотя и не была уверена, что все поняла.

— Конечно, ты понимаешь. Как слово forward[24], в приставке которого тоже нет буквы e, — он взглянул на меня поверх очков, и уголок его рта пополз вверх, превращаясь в улыбку. — Стоит ли удивляться, что работа Брэдли так медленно продвигается?

Редколлегия назначила мистера Брэдли вторым редактором Словаря почти десять лет назад, но доктор Мюррей все время ставил его на место. Папа однажды сказал, что таким образом доктор напоминает, кто здесь главный, и что лучше ему не возражать. Я улыбнулась, и доктор Мюррей вернулся к столу. Выйдя из Скриптория, я прочитала записку.

Обычное употребление слов не должно вытеснять этимологическую логику. Forego — это абсурд. Я сожалею о его включении в Словарь в качестве альтернативного значения и буду признателен, если «Правила Харта» его опровергнут.

Дж. М.

Я была знакома с «Правилами Харта», папа всегда держал их под рукой. «Прийти к единому мнению не всегда удается, Эсме, — сказал однажды папа, — но согласованность и последовательность вполне возможны. Эта маленькая книжка с правилами мистера Харта поставила точку во многих спорах о том, как правильно писать то или иное слово».

В детстве папа иногда брал меня с собой в Издательство, когда ему нужно было поговорить с мистером Хартом. Его прозвали Ревизором. Он отвечал за весь процесс печати Словаря. Когда я впервые прошла через каменные ворота на четырехугольный двор, меня впечатлили его размеры. В центре двора был огромный пруд, вокруг которого раскинулся сад с цветочными клумбами. Со всех сторон возвышались каменные здания в два или три этажа, и я спросила папу, почему Издательство намного больше, чем Скрипторий. «Здесь печатают не только Словарь, Эсме, но и Библию, и другие самые разные книги». Я сделала вывод, что все книги на свете рождаются в этом месте. Внушительные размеры сразу обрели смысл, а Ревизор стал подобен Богу.

Я остановила свой велосипед под каменной аркой. Во дворе толпились люди, работавшие в Издательстве. Юноши в белых фартуках катили тележки с пачками бумажных листов — отпечатанных и обрезанных по размеру или белых и огромных, как скатерть. Мужчины в заляпанных типографской краской фартуках собирались вместе и курили. Другие сотрудники, без фартуков, во время ходьбы смотрели не себе под ноги, а в книги и черновики. Один из них случайно ударил меня по руке и пробормотал извинения, даже не взглянув на меня. Прогуливаясь парами, они показывали друг другу отдельные страницы и обсуждали допущенные в них ошибки. Интересно, сколько лингвистических задач они могли решить, пока шли через двор? Я увидела двух девушек чуть старше меня. Они вели себя спокойно и непринужденно, и было ясно, что они тоже работают в Издательстве. Когда они приблизились, я заметила, что разговаривают они не так, как мужчины: они наклонились друг к другу, одна прикрыла рот рукой, а другая слушала и хихикала. В руках они не держали ничего, что могло бы их отвлечь, и у них не было проблем, которые нужно было обсуждать. Они просто закончили свой рабочий день и теперь с удовольствием возвращались домой. Когда я поравнялась с ними, девушки мне кивнули.