Посвящается вам - [10]

…Тех, что добры с нами были,

брат мой, помянем добром.

Витя, сыграй на гитаре,

на семиструнной такой,

если, конечно, в ударе,

если она под рукой.

«Быстро молодость проходит, дни счастливые крадет…»

Ф. Искандеру

* * *

Быстро молодость проходит, дни счастливые крадет.

Что назначено судьбою — обязательно случится:

то ли самое прекрасное в окошко постучится,

то ли самое напрасное в объятья упадет.

Так не делайте ж запасов из любви и доброты

и про черный день грядущий не копите милосердье:

пропадет ни за понюшку ваше горькое усердье,

лягут ранние морщины от напрасной суеты.

Жаль, что молодость мелькнула, жаль, что старость коротка.

Все теперь как на ладони: лоб в поту, душа в ушибах…

Но зато уже не будет ни загадок, ни ошибок —

только ровная дорога до последнего звонка.

Кабинеты моих друзей

Что-то дождичек удач падает не часто.

Впрочем, жизнью и такой стоит дорожить.

Скоро все мои друзья выбьются в начальство,

и, наверно, мне тогда станет легче жить.

Робость давнюю свою я тогда осилю.

Как пойдут мои дела — можно не гадать:

зайду к Юре в кабинет, загляну к Фазилю,

и на сердце у меня будет благодать.

Зайду к Белле в кабинет, скажу: «Здравствуй, Белла!»

Скажу: «Дело у меня, помоги решить…»

Она скажет: «Ерунда, разве это дело?..»

И конечно, сразу мне станет легче жить.

Часто снятся по ночам кабинеты эти,

не сегодняшние, нет; завтрашние, да:

самовары на столе, дама на портрете…

В общем, стыдно по пути не зайти туда.

Города моей страны все в леса одеты,

звук пилы и топора трудно заглушить:

может, это для друзей строят кабинеты —

вот построят, и тогда станет легче жить.

1974

«На полотне у Аллы Беляковой…»

* * *

На полотне у Аллы Беляковой,

где темный сад немного бестолковый,

где из окна, дразня и завораживая,

выплескивается пятно оранжевое,

где все имеет первозданный вид

и ветви как зеленая оправа,

где кто-то бодрствует, а кто-то спит

в том домике, изображенном справа, —

там я бываю запросто в гостях,

и надобности нет о новостях

выспрашивать дотошно и лукаво.

По лесенке скрипучей в сад схожу

и выгляжу, быть может, даже хмурым;

потом сажусь и за столом сижу

под лампою с зеленым абажуром.

Я на виду, я чем-то удручен,

а может, восхищен, но, тем не мене,

никто, никто не ведает, о чем

я размышляю в данное мгновенье.

совсем один в той странной тишине,

которою вселенная объята…

И что-то есть, наверное, во мне

от старого глехо[1] и от Сократа.

«Что-то знает Шура Лифшиц…»

А. Володину

* * *

Что-то знает Шура Лифшиц:

понапрасну слез не льет.

В Петербургский смог зарывшись,

зерна истины клюет.

Так устроившись удобно

среди каменных громад,

впитывает он подробно

этих зерен аромат.

Он вонзает ноги прочно

в почвы лета и зимы,

потому что знает точно

то, о чем тоскуем мы.

Жар души не иссякает.

Расслабляться не пора…

Слышно: времечко стекает

с кончика его пера.

Гимн уюту

А. Пугачевой

Слава и честь самовару —

первенцу наших утех!

Но помяну и гитару —

главную даму из всех.

Вот он — хозяин уюта,

золотом светится медь.

Рядом — хозяйка, как будто

впрямь собирается спеть.

Он запыхтит, затрясется,

выбросит пар к потолку —

тотчас она отзовется

где-нибудь здесь, в уголку.

Он не жалеет водицы

в синие чашки с каймой —

значит, пора насладиться

пеньем хозяйки самой.

Бог не обидел талантом,

да и хозяин, как бог,

вторит хозяйке дискантом,

сам же глядит за порог:

там, за порогом, такое,

что не опишешь всего…

Царствуй, хозяин покоя:

праведней нет ничего.

Слава и честь самовару!

Но не забудем, о нет,

той, что дана ему в пару,

талию и силуэт.

Врут, что она увядает.

Время ее не берет.

Плачет она и сгорает,

снова из пепла встает.

Пой же, и все тебе будет:

сахар, объятья и суд,

и проклянут тебя люди,

и до небес вознесут.

Пойте же, будет по чести

воздано вам за уют…

Вот и поют они вместе,

плачут и снова поют.

«Благородные жены безумных поэтов…»

* * *

Благородные жены безумных поэтов,

от совсем молодых до старух,

героини поэм, и молвы, и куплетов,

обжигающих сердце и слух.

Вы провидицы яви, рожденной в подушках,

провозвестницы света в ночи,

ваши туфельки стоптаны на побегушках…

Вы и мужнины, вы и ничьи.

Благородные жены поэтов безумных,

как же мечетесь вы, семеня

в коридорах судьбы, бестолковых и шумных,

в ожидании лучшего дня!

И распахнуты крылья любви вековые,

и до чуда рукою подать,

но у судеб финалы всегда роковые,

и соперницы чуду под стать.

Благородных поэтов безумные жены,

не зарекшись от тьмы и сумы,

ваши души сияют, как факел зажженный,

под которым блаженствуем мы.

в этом мире, изученном нами и старом,

что ж мы видим, спадая с лица?

Как уродец, согретый божественным даром,

согревает и ваши сердца.

Но каким бы он в жизни ни слыл безобразным,

слышим мы из угла своего,

как молитвы возносите вы ежечасно

за бессмертную душу его.

И когда он своею трепещущей ручкой

по бумаге проводит пером,

слышу я: колокольчик гремит однозвучный

на житейском просторе моем.

«Восхищенность вашим сердцем, вашим светом…»

* * *

Восхищенность вашим сердцем, вашим светом,

нерастраченным теплом

мне вручило провиденье этим летом,

как последний мой диплом.

Ах, не очень торопливо (не взыщите,

что пути иного нет)

я готовился к последней той защите

пять десятков с лишним лет.

Но за окнами — все новые пейзажи

и природа уж не та!..

Все уходит. Исчезают даже

голос ваш и красота.