Постышев - [6]

— Так можно машину вызвать, — не без укоризны вставил Гордей Федорович. — Вы б мостовую щупали, а я следом ехал.

— С городом знакомиться — нужно везде побывать, — продолжал Постышев, — и в трамвае, и в клубе, и в цехах, и в столовых, и в магазинах.

Машина проскочила мимо небольшого ларька частника. Владелец его наливал тузлук в бочки селедок.

— Видишь, директор, — сказал Постышев Струкову, — как сельди хранит частник, тузлуком заливает. А в наших рабкооповских магазинах у тебя на паровозостроительном они как ржавые гвозди.

— Это дело Гитиса, — сказал директор, — у него в Харьковском рабкоопе управление побольше, чем в Совнаркоме. Мне, что ли, тузлук варить, селедки заливать?

— Это наше дело — и твое и мое… Вы, товарищ Перепелицын, у кого сельди покупаете?

— У частника, — сказал Гордей Федорович. — Переплатишь, так не выбросишь ни одной, не то что в рабкоопе. А про овощи и говорить нечего.

Машина миновала Народный дом.

— Часто бываешь в нем? — спросил Постышев Струкова.

— Почти каждый месяц, — настороженно ответил тот.

— На пленумах райпарткома и райисполкома, — улыбнулся Постышев. — Спектакль гэзовского театра видел? Молодцы латыши! Настоящий театр! Профессионалам не уступят. В какой клуб паровозостроители ходят? В какие театры?

— Кто в город, кто в Нардом ГЭЗа, — ответил Брускин. — У нас к театру равнодушны.

— Ну, если директор театра не любит, — сказал Постышев, — кто же к нему любовь прививать будет.

— Это вы напрасно, Павел Петрович, — обидчиво протянул Струков, — я ни одной премьеры не пропускаю.

Постышев: А что бы директору с собой коллектив не пригласить на премьеру?.. Кстати, сколько такой Нардом обойдется?

Струков: Наверное, тысяч триста.

Постышев: Только сто тысяч. Потому что строили его сами гэзовцы.

Постышев стал рассказывать о постройке Нардома так, как будто он жил в Харькове в том тысяча девятьсот шестнадцатом году, когда из Риги эвакуировался завод Всеобщей электрической компании, ныне Государственный электрозавод (ГЭЗ).

— Латышские металлисты с собой большую культуру привезли. А мы ленимся ее перенимать, — раздумывал вслух Постышев. — И на производстве культура. Вы видели, как у них за оборудованием ухаживают, как станки смазывают, как инструмент хранят?

Гордей Федорович вслушивался в слова Постышева, и испарялась обида на нового секретаря окружкома. Становилось понятно, почему целые дни, а порою и вечера проводит он на заводах, ездит на трамваях и автобусах, пешком обследует улицу за улицей. Вот Киркиж, прежний секретарь, сам с ГЭЗа, человек тоже боевой, энергичный, старавшийся наладить и торговлю, и работу заводов, и клубы сделать образцовыми, как-то не замечал, что директоров мало интересует быт людей, их отдых. А Постышев не успел обжиться, уже увидел, как торгует частник и как кооператив, узнал, как латыши построили клуб, здорово Струкову «залил под кожу сала» с приглашением коллектива на премьеру. «Новую борозду ведет, — думал Гордей Федорович, — глубоко в пласт входит… С таким человеком поездить интересно».

— А вы, товарищ Брускин, бывали на ГЭЗе? — продолжал расспрашивать Постышев.

— Был как-то, — ответил Брускин. — Мы другого направления машиностроители.

— Следует бывать почаще на других предприятиях, — посоветовал Постышев. — Знаешь, что Соловьев у себя начинает? — спросил он директора.

— Что ему затевать? «Серп и молот» не завод — сборочные сараи. Собирать бороны «зиг-заг» большой премудрости не надо.

— Посмотрим, как ты к нему на выучку пойдешь, — улыбнулся, глядя на директора, Постышев.

— Какую он Америку открыл, что мы на выучку пойдем? — удивился Струков.

— Это узнаешь. Твои же металлисты сообщат. Скажи другое: из Изюма тебе ничего не писали насчет ваших тракторов?

— Как будто ничего, товарищ Брускин? — обеспокоенно спросил Струков начальника цеха.

— Цех не получал рекламаций. — Брускин перевел взгляд со Струкова на Постышева.

— Значит, если рекламаций не было, можно жить спокойно? — произнес Постышев. — Сильны! А как работает ваш трактор по сравнению с «фордзоном», «Катерпиллером», это вас не интересует? Почему на «фордзоны» заявки, а ваши приходится навязывать?

— Павел Петрович, все равно наш цех на ладан дышит, собираются закрывать, — заметил Брускин.

— Когда бог захотел человека обидеть, он ему ума не дал, — с задором произнес Постышев. — Господин Чемберлен хочет советскую власть закрыть. Кому-то из госплановских чиновников хочется цех закрыть. А нам нужно другое — либо паровозостроительный на производство тракторов переводить, либо тракторный завод строить. Без этого мы в сельском хозяйстве от кулака будем зависеть. А кулак нам далеко не друг…

Гордей Федорович слушал Постышева с нескрываемым удивлением. Не меньше были удивлены Струков и Брускин.

Из записок Барвинца

1927 год, январь

Пустили первый в городе конвейер на «Серпе и молоте».

Сегодня во всех окружных газетах подробный отчет о пленуме Харьковского окружкома партии. Сокрушительный разгром троцкистов и троцкизма не только в докладе В. Я. Чубаря, но и в выступлениях делегатов с предприятий. В защиту оппозиции выступили только два участника пленума. Их выступления напечатаны в газетах. Все доводы о том, что троцкисты что-то предвидели, что-то верно критиковали, разбиты событиями последних месяцев. Зарплата растет вопреки предсказаниям троцкистов, также снижаются, а не повышаются цены, как предрекали лидеры троцкизма. Постышев, выступая на пленуме, сказал, что «мы имеем огромные возможности показать всю несостоятельность троцкизма». На пленуме харьковские заводские партийные организации доказали, как они отлично используют все эти возможности. Только читая теперь отчеты, понимаешь, как все три последних месяца Постышев готовил харьковскую организацию к сокрушению местных троцкистов. Он не пропускал почти ни одной крупной партконференции, выступал с докладами, проводил беседы и расставил силы так, что на каждом предприятии выступали старые большевики: Петровский, Чубарь, Терехов, Шлихтер, Скрыпник, Сухомлин, Затонский и другие.