Постышев - [44]

— Горсобесовский, — резко вымолвил Постышев. — Ночлежный дом номер один.

— Самая главная гопа, — произнес насмешливо кто-то в коридоре и куда-то в темень крикнул озорно: — Девки, начальство приехало! Обследование делать будут.

Сквозь распахнутую дверь прорвался пар, кислый, спертый воздух.

В длинном зале с высокими потолками — видно, было здесь когда-то торговое помещение — стояли ряды коек и топчанов.

Пыльные электрические лампы под абажурами из выгоревших газет бросали тень на запыленные стены. Женщины сидели группами на койках, возле печки. В углу на сдвинутых койках резались в карты. Смешение возрастов, национальностей, нарядов… Большинство было одето в ватные кофты, стеганки, но были и в нарядных английских жакетах, только входивших в моду.

— Комиссия приехала, — насмешливо протянули в углу и смахнули с кровати карты.

— Бачили мы комиссию! — сказала девушка в свитке, гревшая спину возле печи. — Приехала, мабудь, дывыться, як нам крышу отремонтирували, полы постлали.

— Что, обещали отремонтировать? — спросил Бородай.

— Як бы из обещанок можно було сорочки шить, так мы бы вси выряжены булы, — ответила женщина. — Эх, товарищи, товарищи, есть у людей совесть?

— У людей есть, а у начальства есть должности, — развязно подходя к Постышеву и его спутникам, произнесла полная женщина.

С отекшим, заспанным, но напудренным и накрашенным лицом, в каракулевом полусаке с выеденными молью рукавами, она не походила на остальных безработных.

— Должности лучше совести?..

— Ты не вязни к людям!

— Нажралась и ложись спать.

— Здравствуйте, Павел Петрович, — поднимаясь с койки и сбрасывая шинель, накрывавшую ее вместо одеяла, произнесла пожилая женщина. Большие красные руки ее, поправлявшие волосы, были в ссадинах. Резкие складки у рта выразительно говорили о трудном и крутом пути этого человека. — Спасибо, что приехали опять! А то я девчатам рассказываю, что товарищ Постышев был, а они меня на смех поднимают…

— Здравствуйте, Анна Лукинична, — сказал Постышев. — Почему не верят?.. Обещал вам начальников привезти, с ними познакомить вас, а их — с тем, как вы живете. Это самое большое лицо в городе — председатель горсовета, а этих товарищей должны знать…

— Не бачили и не знаем, — сказала девушка в свитке. — Нас к начальству не пускают…

— Это заведующий биржей, — сказал кто-то. — Мы его через окошко видим.

— Я каждый день с людьми беседую, — сказал заведующий биржей. — У этой гражданки личное недовольство.

— А какое же у нее еще может быть? — произнес Постышев. — Недовольна тем, что не знает, когда ее на работу направят. А заведующего биржей она может видеть только через окошко.

— Какая у вас специальность? — спросил заведующий горсобесом.

— Куда пошлют, — ответила девушка в свитке, — и уборщицей могу робыть, и дворником, и истопником… За мужчину на таких работах справлюсь.

— Мы уже полгода не имеем заявок на уборщиц, — произнес заведующий биржей труда. — Почти три тысячи человек без специальностей..

— А что же вы их на курсы ЦИТа не направите? — спросил Постышев.

— С курсов возвращаются и снова отмечаться ходят, — с укоризной заметила Анна Лукинична.

— Значит, обучают не тому, что нужно. Расскажите нам, как, кого, чему учат, — садясь на табурет посреди комнаты, обратился к женщинам Постышев. — Какие порядки на бирже?

Возле него сгрудились обитательницы ночлежки. Они стали высказывать наболевшее, порою не удерживаясь от слез.

— На слесарей, токарей женщин не учат.

— И на штукатурные курсы не берут.

— А вы только узнайте, кому пособия выдают. Разные у нас там безработные, есть такие, что по пять лет стоят на бирже… И еще будут стоять. Им шо?.. Хата своя. Огород свой. Придут на отметку, морды как салом намазаны. Только смеются. «Трудно жить без работы. Только мы не боимся трудностей».

— Феня, иди сюда! — крикнула девушка в свитке другой девушке, сидевшей в стороне от всех.

— Она не расскажет. Застенчивая, — вмешалась Анна Лукинична. — Служила у колбасника-частника. Он ее подговорил, чтоб родственницей назвалась, чтоб за нее налогов не платить. Она сирота, ей деться некуда. А теперь закрыл свою колбасню, уехал. Ночевала на улице. Наши девчата ее подобрали. А на бирже отказываются принять на учет — стажа нет. Так, Феня?

— Так, — произнесла девушка сквозь слезы.

— Павел Петрович, мы выполняем директиву не брать на учет людей без стажа, — поспешил объяснить заведующий биржей труда.

С шумом открылась дверь. На пороге появилась молодая пьяная женщина.

— Мартыновна, — крикнула она, подходя к женщине в полусаке, — мотай за четвертью! Сегодня я монетная. — Она швырнула пачку денег на койку. — А это кто у нас? Комиссия? Пришли осматривать, чи не течет крыша? Текла. А теперь и не дует. Снегом припорошило…

— Ты не кричи, Дора, — сказала строго Анна Лукинична. — Нужно понимать, что за люди пришли.

— Понимать?.. А нас здорово понимают?

Ее оттеснили в сторону.

Постышев шел к машине, не проронив ни слова…

— Позор для нас всех! — нарушил Постышев долгую паузу, когда машина подъехала к горсовету. — Это не общежитие для безработных, а ночлежка для всех. Нужно, Бородай, врачей попросить и юристов, пусть обследуют эти ночлежки. И выступят в газете по поводу этого дурацкого указания Наркомтруда принимать женщин на трудовой учет только со стажем. Людей на улицу толкают. Кто вы по специальности? — спросил он заведующего биржей труда.