Постой, любимая - [82]

Девушка вспыхнула и присела.

Эймиас посерьезнел и повернулся к старику:

— Как я понимаю, вы не собираетесь выдавать эту девушку.

— Как я могу? Мари молода и глупа, но она моя единственная внучка. Печально, что ей приходится прислуживать в чужом доме. Но, по крайней мере, она жива. Это уже что-то. Когда-то у меня был титул и состояние. Я получил неплохое образование в отличие от этого бедного ребенка. Впрочем, это не принесло мне добра. Революция, — печально сказал он, — перевернула наши жизни, месье. Мы съели не только лошадей, но и собственное будущее. Нет, я никогда не предам ее.

Эймиас на мгновение задумался, затем кивнул.

— В таком случае, — сказал он, — у меня есть для вас предложение. — Это означало, что придется довериться незнакомым людям. Но Эймиас привык полагаться на собственное чутье, а оно его никогда не подводило. У такого типа, как граф, наверняка полно недоброжелателей, в том числе среди слуг.

— Пусть ваша внучка передаст своей хозяйке, чтобы та была готова в полночь. — Он посмотрел на Мари и указал головой в сторону дома. — C'est que la deuxieme fenetre, vers la gauche, ne c'est pas?

Девушка кивнула, глядя на него округлившимися глазами.

— Значит, второе окно слева, — повторил Эймиас себе под нос. — Отлично. Месье, — обратился он к старику, — вызовите свою внучку сегодня вечером под каким-нибудь важным предлогом. Тогда она не будет замешана в том, что может случиться, так же как и вы. — Он сунул руку в карман сюртука, достал бумажник и вытащил из него толстую пачку банкнот. — Едва ли это достаточная компенсация за услугу, которые вы окажете мне и молодой даме, заточенной в этом доме. Но поверьте, вы окажете не меньшую услугу своему хозяину. Потому что ему придется гораздо хуже, если я не смогу освободить ее с вашей помощью. А теперь позвольте поблагодарить вас и попрощаться. Adieu.

— Вы неплохо говорите по-французски, — заметил старик, торопливо засовывая деньги в карман.

— Я говорю на любом языке, если это необходимо, чтобы выжить, — отозвался Эймиас. — Вот почему я до сих пор жив.

— В таком случае вам не следует соваться в дом, — сказал старик. — Граф велел охранять все окна и двери, чтобы англичанка, которую он называет своей дочерью, не сбежала. Он, конечно, не делился с нами своими соображениями, но все слуги знают, что, хоть он и не питает к ней особой любви, у него на ее счет большие планы.

— У меня тоже, — заверил его Эймиас. — Не волнуйтесь, я знаю, что делаю. Просто держите язык за зубами, и все будет в порядке. И можете не сомневаться, — добавил он, сверкнув белозубой улыбкой, — я вас не выдам, что бы ни случилось.

Увидев, что мальчик, объезжавший его лошадь, повернул к конюшне, Эймиас поспешил наружу.

— Наконец-то! — воскликнул он. — Ну и в чем там дело?

— Ни в чем, — негромко произнес старик, выходя из конюшни вслед за ним. — Думаю, вы об этом знали, месье.

— Каждый может ошибиться, — усмехнулся Эймиас. — Ладно, мне пора. Надеюсь, я смогу вернуться, — тихо добавил он, — и спокойно уехать.

Старик пожал плечами.

— Мне платят за уход за лошадьми, месье, — сказал он. — И больше ни за что.

— Отлично, — сказал Эймиас.

Придирчиво осмотрев свою лошадь, он бросил пареньку несколько монет, забрался в седло и позволил лошади сделать несколько осторожных шагов. Затем удовлетворенно кивнул, помахал рукой и поскакал прочь.

Глава 21

Лакей, сидевший в парадном холле величественного дома графа Дюпре, мужественно боролся со сном. Но время было позднее, а скука невыносимой, и он то и дело клевал носом. Правда, каждый раз, когда его голова клонилась на грудь, он резко вскидывал ее и ошалело озирался. Затем, успокоившись, вновь устремлял слезящиеся глаза на широкую лестницу. Лампы, горевшие по обе стороны ступенек, не освещали ничего, чего бы он не видел мгновение назад, и спустя несколько минут его голова снова падала на грудь. Поэтому темная фигура, подкравшаяся сзади, не испытала особых угрызений совести, обрушив на эту голову чулок, наполненный песком.

Когда тело лакея, погрузившегося в более глубокое забытье, чем сон, обмякло, Эймиас великодушно пристроил его на стуле, чтобы он не валялся на холодном полу, пока не придет в себя. Тем не менее, он принял меры, чтобы лакей не мог сдвинуться с места или подать голос, когда очнется. Едва ли это было возможно с кляпом во рту и привязанными к стулу руками и ногами.

Впрочем, парень был жив, что, по мнению Эймиаса, было большой удачей, хотя он не сомневался, что хозяин дома постарается исправить это упущение, если Эймиасу удастся то, что он задумал.

Двигаясь, словно тень, он поднялся по лестнице, не опасаясь лакея, расположившегося наверху. О нем Эймиас позаботился заранее. Он подвел итоги ночной операции: судомойка подкуплена, садовник, выполнявший обязанности ночного сторожа, оглушен и связан, три лакея выведены из строя тем или иным способом. Все, к счастью, живы, хотя в саду чуть не случилось непоправимое. Голова Эймиаса до сих пор гудела после стычки с садовником. Зато никто из конюхов не доставил ему беспокойства, видимо, старик позаботился об этом.

Но Эймиас не спешил праздновать успех. Осталось самое главное — забрать Эмбер и бежать отсюда. Значительная часть пути к побережью проходила через владения графа. А потом нужно будет погрузиться на корабль, чтобы переправиться через пролив. Но если Эймиас чему и научился за годы преступлений и наказания, так это тому, как избегать мыслей о препятствиях и сосредотачиваться на том, что нужно сделать.