Посторонним В. - [3]

00.30

А на приеме было как-то скучновато, даже и с кружевами на подоле, нечего делать, кроме, разве что, посмотреть Губернатора, он на д'Артаньяна похож, клянусь, или даже нет: на слугу двух господ Труффальдино из Бергамо.

Приемы и вечеринки со значением я вообще недолюбливаю.

Как-то я считала, что просто блистаю на одной из таких, потому что присутствующие с меня не сводили глаз, провожали восхищенными взглядами и все такое. Просто плыла на волнах обожания, была собой так довольна, что прямо хоть в президенты баллотируйся, а потом оказалось (ужас, ужас!) – что после посещения, очевидно, сортира, я плохо «оправила» платье (Черное Платье № 2, в стиле «нью лук» с широкой юбкой), и подол его зацепился за колготковый пояс. Остаток вечера прошел как волшебный сон, я стремалась и ныкалась по углам, была дико смущена – все удовольствия. «Что слава? Яркая заплата на ветхом рубище поэта…»

А если бы я знала, что сегодняшнее мероприятие (районного масштаба) будет происходить в банкетном зале гостиницы «Холлидей Инн», я бы вообще не пошла. В гостинице «Холлидей Инн» мы как-то разово снимали «апартамент» с В., и я вообще удивляюсь, как сегодня не впала в кому-двенадцать[1] прямо-таки на роскошных ступенях белого мрамора в розоватых прожилках, похожих на карликовые березы, потому что какая-то из моих внутренностей сгенерировала столько боли… очень много боли…

Причем я уверена, что это было никакое не сердце. Подозреваю желудок, он у меня очень трудолюбив и мстителен, именно оттуда поднимаются и вылетают на свет мои слова, подлежащие-сказуемые и прочие второстепенные члены предложения, а мои слова – это я. Да и наоборот тоже.

Уработала с горя один за другим три бокала шампанского.

Или даже четыре, или даже пять бокалов.

Большая это была ошибка, большая, потому что мне от шампанского сначала становится весело-весело, а потом – грустно-грустно, начинаю вспоминать «былое и думы», чего делать совершенно не надо, учитывая последующее возвращение к Олафу, который мои настроения просто носом чует, просто. Он вообще – хоть и машина смерти и весь чугуннолитой – но в своих копаниях и изысканиях во мне утончается до… до прямо не знаю до чего.

00.45

С В. мы пили коньяк, потому что я почему-то с пылом принималась возражать против именно шампанского, уверяя, что в гостиницах его пьют только проститутки – респект Джулии Робертс, безусловно.

Пьем вполне дурацкий коньяк из пластиковой бутылки, а на улице – гроза, тротуары заливает сильный дождь, хлещет по окнам, гремит по блестящей оранжево-красной металлочерепице – по крыше ресторана с одноименным названием «Холлидей Инн». Туда мы собираемся пойти завтра утром на загадочную штуку с названием бранчинг,[2] я неграмотна и не знаю, что это такое, в чем честно признаюсь. Может быть, завтрак с вином и водкой? В. тоже озадачен, но важничает и утверждает, что чертов бранчинг – обширный завтрак с тортами.

Яркие молнии разрезают темное праздничное небо, как длинный нож праздничный утренний торт.

Я вспоминаю детский стишок в переводе Маршака, по-моему: «Вот две капли дождевые на стекле, они живые. Каждой капле дал я имя: эта – Джонни, эта – Джимми, кто доскачет первый вниз, тот получит первый приз…»

Продолжения я не помню, мои дети уже достаточно большие, а В. очень взволнован судьбой победителя и требует от меня немедленно рассказать стих до конца.

– Забыла я, забыла!..

– Конечно, забыла, – укоризненно качает головой В., он лежит на спине, и его затылок ездит по покрывалу, как причудливый автомобильный «дворник», – как только речь заходит о самых важных вещах…

– А хочешь, я тебе «Королевский бутерброд» расскажу? – пристраиваю свой подбородок на его подбородок. Разговаривать так не совсем удобно, зато здорово весело.

– С набитым ртом? – переспрашивает В.

– Непременно с набитым, – съезжаю я вниз, – а как же без набитого…

– Люблю, когда ты мямлишь, – одобряет В.

«Король, Его величество, Просил ее величество, Чтобы ее величество Спросила у молочницы: Нельзя ль доставить масла На завтрак королю. Придворная молочница Сказала: «Разумеется, Схожу, Скажу Корове, Покуда я не сплю!»»

Перечитала написанное, дааа, дааа, а Вы уверены, доктор, что в этом есть какой-то смысл? Имею в виду, терапевтический?

01.00

Весело, сейчас позвонила Снежана Константиновна, отругала за раннее бегство с мероприятия и с напором сказала, что я должна в пятницу пойти на «обед» с ней, ее новым увлечением из Внутренних Органов и его другом (тоже из Внутренних Органов). А я не смогу, сразу по многим причинам:

1) Олаф меня убьет;

2) в пятницы я либо туплю дома с детьми, либо туплю дома с детьми и гостями;

3) см. пункт 1.

О чем и объявила подруге жизни.

Но Снежана Константиновна сказала, что:

1) Олафа она «берет на себя»;

2) я обязана.

Снежана Константиновна с детства умеет меня заставить делать что-то, выгодное себе. Например, в четвертом классе она понятно и доходчиво объяснила мне, что мой новый бело-голубой болгарский плащ гораздо больше подойдет ей. А мне – к цвету лица – отлично будет ее старая и немного порванная куртка неопределенного цвета, похожего на красный, со сломанной молнией, увязывалась поясом от клетчатого зимнего пальто.