Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - [156]

, указывают на «неспособность» государств бороться с коррупцией [♦ 5.3.4.1] и рекомендуют лидерам режима ужесточить формальные правила для государственных чиновников и ослабить их для граждан[763]. Смысл этих рекомендаций заключается не столько в том, что политики могут воспользоваться ими в качестве одной из форм борьбы с коррупцией: скорее считается, что они вынуждены будут воплотить их в жизнь, потому что иначе международные акторы, другие страны и глобальные инвесторы не будут сотрудничать с этим режимом[764]. И хотя иногда эти меры по борьбе с коррупцией принимаются[765], на деле они часто становятся тем, что Леденёва и Баез-Камарго называют «креативными фасадами», то есть приемлемой ширмой, скрывающей неприемлемые практики[766]. Они пишут, что «[существует] множество примеров, когда власти выступают с эмоциональными заявлениями о противодействии коррупции и даже предпринимают для этого серьезные правовые и институциональные реформы, за которыми следует очень мало реальных действий. Антикоррупционные кампании часто проводят во время избирательных кампаний, в периоды кризиса или при усилении давления со стороны международных доноров, и поэтому они являются свидетельством того, что дискурс о коррупции и борьбе с ней используется в качестве прикрытия, позволяющего преследовать узкие политические интересы»[767]. В более широком смысле, демократический фасад патрональных автократий является наиболее характерным креативным фасадом, что означает, что автократы разработали методы установления фактических автократических режимов без открытых репрессий и с формально демократическими институтами [♦ 4.3, 6.3]. И хотя этот факт признается политологами, и в частности гибридологами, они продолжают анализировать верховных патронов в тех же координатах, что и западных популистов[768], и называют их партии «правящими», по аналогии с любой популистской партией власти[769]. На самом деле, верховные патроны – это пользующиеся, а не управляемые идеологией популисты [♦ 6.4.1], тогда как их партии – это лишь приводные ремни, которые не принимают никаких значимых решений и только исполняют волю неформальной патрональной сети [♦ 3.3.8].

Это подводит нас к понятию «скрытой конституции», которое Леденёва и Баез-Камарго описывают как «ситуацию, в которой формальные конституционные полномочия не всегда отражают реальные механизмы власти. ‹…› Игра на главной сцене и за кулисами, манипулирование идентичностями, использование посредников или подставных лиц и создание виртуальной реальности»[770]. В Главе 4 мы касались неформальных теневых практик патрональных сетей, которые превалируют над формальными институтами [♦ 4.3.4], а также на основании работы Хейла мы поясняли, для чего действительно нужна формальная конституция, а именно: для распределения власти и выполнения сигнальной функции [♦ 4.4.2.2]. В свою очередь, в Главе 3 мы рассматривали политических и экономических подставных лиц, которые необходимы для функционирования патрональных автократий и не требуются в либеральных демократиях или коммунистических диктатурах [♦ 3.3.3, 3.4.3]. Некоторые акторы, которых можно было бы назвать политиками по западным стандартам, то есть в соответствии с их формальным положением, на практике, неформально не обладают в условиях патрональной автократии автономией и низведены до простых исполнителей воли верховного патрона. Эти акторы являются политическими подставными лицами, которые заполняют такие формальные институты, как законодательные органы [♦ 4.3.4.4] и конституционные суды [♦ 4.4.1.3]. В экономической сфере экономические подставные лица формально являются предпринимателями, но на деле они только управляют собственностью своего патрона, олигарха или полигарха или просто владеют ею на бумаге [♦ 3.4.1]. В пределах реляционной экономики власть-собственность являются доминирующей формой реальной собственности [♦ 5.6], а реляционное рыночное перераспределение осуществляется с помощью экономических подставных лиц и компаний, которые в роли брокеров-коррупционеров закрывают структурный пробел между материальным положением своего патрона и его формальным статусом [♦ 5.3.3.2].

Наконец, Леденёва и Баез-Камарго описывают самую сущность патрональных режимов: «размывание публичных / частных интересов» теми, кто обладает политической и экономической властью[771]. Таким образом, авторы делают акцент на акторах низкого уровня, а именно на членах государственной администрации, которые, «играя абсолютно другие роли», не только преследуют свои бизнес интересы или присваивают материальные ресурсы, но и «превращаются в „оборотней в погонах / униформе“»[772]. Мы именуем это явление серым рейдерством со стороны государственной администрации, а Маркус обозначил его «капитализмом пираний»: коррумпированных сборщиков налогов, сотрудников правоохранительных органов и разведки [♦ 5.5.3.1]. Однако в патрональных автократиях эти акторы лишены автономии и превращены в патрональных слуг [♦ 3.3.5, 3.3.6], что означает, что они не могут злоупотреблять своим служебным положением в собственных интересах. Напротив, они должны делать это по команде, выполняя приказы региональных патронов или самого верховного патрона (если речь идет о корпоративном централизованном рейдерстве [♦ 5.5.4]). Получается, что такое положение дел свидетельствует уже не о «размывании» границы между публичной и частной сферами, равно как между хищником и захваченной им жертвой нет «размывания границ». Но использование этой фигуры речи – это эвфемизм, даже если мы говорим о политической сфере. На самом деле, это признак