Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - [155]

.

Вторая практика контроля – это горизонтальный / взаимный «равноправный контроль», который предусматривает «взаимное наблюдение и коллективную ответственность»[755]. Как отмечают авторы, «российское государство узаконило неформальное управление, присущее крестьянским общинам – принцип коллективной ответственности (или круговую поруку) – чтобы было легче собирать налоги, призывать в армию и бороться с преступностью. Закон о коллективной ответственности был отменен только в 1905 году. Механизмы взаимозависимости по отношению к государству привели к появлению практик бдительного наблюдения, неформального мониторинга, внутригрупповой слежки, а также к общественному давлению и коллективным наказаниям, которые обеспечивали выживание сообщества в условиях внешнего давления. В сталинские времена региональные элиты использовали принцип коллективной ответственности в ответ на сопротивление контролю и приказам сверху, прикрывая тем самым превышение властных полномочий районных чиновников, защищая чиновника, если о нем просочилась компрометирующая информация в центр, и наказывая изобличителей за утечку такой информации. Иммунитет и защита, предоставляемые сообществом своим членам, были неразрывно связаны с ограниченными правами собственности и межгрупповой зависимостью, что опять же явным образом проявилось в посткоммунистический переходный период 1990-х годов в организованной преступности и региональных элитах»[756]. В своей книге «Как на самом деле работает Россия» Леденёва разъясняет, что круговая порука в посткоммунистических обществах основана на «страхе и всеобщем контроле», и в этих условиях политические акторы (включая сотрудников правоохранительных органов и судей) стараются не ставить друг друга в невыгодное положение, опасаясь ответного удара[757]. По сути, круговая порука – это неформальный горизонтальный принцип взаимности, принятый между акторами с автономными компетенциями, которые они могут использовать для оказания помощи или защиты. Такие отношения могут формироваться в любом режиме между людьми схожего «калибра» в плане компетенций, в пределах определенного уровня социальной иерархии. Их действительно можно обнаружить на нижних уровнях однопирамидальных патрональных сетей, как и между региональными патронами в многоуровневых единых пирамидах [♦ 2.2.2.3]. (Следует отметить, что горизонтальные союзы могут формироваться только в целях защиты, и никогда не создаются для выступления против верховного патрона.)

Сила горизонтальных сетей ослабляется двумя факторами: (1) разделением ресурсов власти, о котором мы писали в конце Главы 4 и которое устанавливается для того, чтобы предотвратить концентрацию власти в руках клиентов [♦ 4.4.3.2], и (2) уничтожением горизонтальных отношений и заменой их вертикальными (патрональными) иерархическими цепочками. Последнее является важным свойством порядков ограниченного доступа в целом и приемных политических семей в частности [♦ 3.6.2].

Практика контроля снизу вверх – это фактически оборотная сторона кооптации снизу вверх, то есть системы вознаграждений и наказаний, применяемых чьими-либо общинными сетями сильных связей. По словам Леденёвой и Баез-Камарго, тогда как «кооптация снизу вверх работает на основании принадлежности к группе, [а] отношения поддерживаются за счет ожидания взаимных услуг или обоюдной симпатии ‹…›, контроль осуществляется через апелляцию к стыду и угрозы репутационного ущерба. ‹…› „Желание отдать должное“ своему сообществу – ключевая мотивация чиновников, которые хотят сохранить свой статус и добиться лояльности и уважения»[758]. Та практика, которую описывают авторы, применяется за пределами посткоммунистического региона (в Танзании)[759], но внутри региона она наиболее ярко прослеживается в китайских сетях гуаньси[760]. Однако в трех исторических регионах патрональные автократические режимы встраивают в ведущую политическую элиту семейные сети ее членов (не включая при этом других людей), но в то же время ограничивают то, насколько член приемной политической семьи может поддерживать своих родственников. Как отмечают Леденёва и Баез-Камарго, хотя российскому чиновнику «предоставляется некоторая степень безнаказанности», он должен быть «осторожен, чтобы не потерять чувство меры, а также должен консультироваться с начальником, быть лояльным, а самое главное, прозрачным при предоставлении откатов начальству, коллегам и подчиненным. За региональными „каналами“ неформально, но ревностно следят. Как показывает российская практика, „государственных чиновников ловят не за воровство, а за то, что они воровали слишком много для своего положения“»[761]. Это опять же способствует стабильности режима и действительно навязывается сверху при дискреционном устранении крыши, если это необходимо [♦ 3.6.2.5]. В этом смысле контроль над семьей снизу вверх заменяется контролем над приемной семьей сверху вниз[762].

Далее авторы описывают третью модели управления – маскировку. Эта модель используется для того, чтобы вводить в заблуждение иностранных акторов, в особенности западные правительства, которые привыкли анализировать институты в условиях отделенных друг от друга сфер социального действия, и поэтому фокусируются на их формальной структуре, а не на фактическом функционировании [♦ Введение]. Даже такие НПО, как