Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1 - [31]

На протяжении всей книги мы подробно описываем институциональные последствия коммунизма[141]. На этом этапе мы можем в общих чертах представить их следующим образом:

• Государственная монополия на собственность. Отмена частной собственности в пользу государственной подразумевает бюрократическое слияние власти и собственности, а принятие решений о правах собственности сосредоточено в руках чрезмерно разросшегося бюрократического аппарата. В этой структуре вместо традиций и более неформальной дискреционности права собственности определяются номенклатурой: на высшем уровне – политбюро или генеральным секретарем; на промежуточном уровне – региональными или муниципальными партийными секретарями; на самом низком уровне – директорами заводов и различных организаций[142].

Хотя ни одна из коммунистических диктатур не имела полной монополии на собственность, доля государственного сектора была чрезвычайно высока во всех коммунистических странах. В 1970-х и 1980-х годах она составляла 99,7 % в Болгарии, 97 % в Чехословакии, 96 % в Советском Союзе, 95,5 % в Румынии, 83,4 % в Польше и 77,6 % в Китае[143]. Эти данные свидетельствуют о сходстве стран, находящихся по разные стороны цивилизационных границ, а не об их различиях, что говорит об унифицирующей природе «политического колпака» однопартийной диктатуры и государственной собственности, который «примерили на себя» страны из разных цивилизаций.

• Общество как достояние партии. Как утверждает Корнаи, фактическая государственная монополия была необходима коммунистам, потому что «безраздельная власть и сопутствующий ей тоталитаризм несовместимы с той самостоятельностью, которую порождает частная собственность»[144]. Поскольку такая самостоятельность была ликвидирована, напрашивается вывод, что классический коммунистический режим воспринимал общество как собственность партии, то есть членов государственного аппарата. Таким образом, его можно назвать бюрократизированной версией патримониализма, когда подданные вместо прихотей сеньора подчинялись (идеологическим) целям партии. В таких обстоятельствах «[только] те, кто вступили в ряды коммунистической партии, имели возможность подняться на вершину социальной иерархии. Только те, чья лояльность к политическому лидеру и чье марксистско-ленинское мировоззрение не вызывали сомнения, могли достичь успеха. ‹…› Социальную структуру классического сталинизма можно описать, с известной долей точности, как дихотомию с доминантным, подобно кастовому, правящим сословием, противостоящим относительно иммобилизованной, пассивной „массе“. ‹…› Его сплоченность и авторитет основывались на отношениях патрон-клиент»[145].

Последнее предложение приведенной выше цитаты указывает на связь между двумя типами структур управления. Тот факт, что номенклатура состояла из лиц, принимающих решения, уже свидетельствует о том, что бюрократическая патронально-клиентарная сеть и бюрократическая сторона коммунизма укрепляли и подпитывали друг друга. Что касается социальных структур, то государственная монополия и формальные сети также шли рука об руку, поскольку частная собственность повлекла бы за собой уровень самостоятельности, несовместимый с тоталитарным переустройством общества, которое претворяли в жизнь бюрократические сети партийного государства.

1.4.2. Влияние коммунизма на разделение сфер в разных регионах

В Тезисе А мы утверждали, что в странах возможно установление тех режимов, которые предполагают такой же уровень разделения сфер социального действия, что и их акторы. Однако мы также упомянули, что этот «эффект колеи» можно преодолеть, проложив новый путь, и это возможно, если новый режим способен создать эффективные механизмы, позволяющие уберечь его от распада. Анализируя коммунистический опыт, мы можем утверждать, что одним из таких механизмов были репрессии, ставшие неотъемлемой частью коммунистических диктатур. То есть структуры, представленные на Схеме 1.3, сохранились в каждой из стран, где они укоренились до распада Советского Союза. Более того, агрессивно навязанное слияние сфер социального действия сказалось и на ранее существовавших уровнях разделения этих сфер в регионе. В целом можно сказать, что «колпак» коммунизма «повернул вспять» разделение сфер социального действия в западно-христианском историческом регионе и полностью остановил этот процесс в православном регионе. В Китае и исламском историческом регионе установление коммунистических диктатур означало, что отсутствие разделения сфер приобрело новые формы[146]. Это подразумевает, что коммунизм в упомянутых цивилизациях был не прокладыванием своего пути, а режимом, который предполагал тот же уровень разделения сфер, что и находящиеся у власти люди. Однако здесь картина немного отличается, (1) так как коммунистическое слияние сфер носило антирелигиозный характер, то есть преследовало цель подавить ислам и в официальной пропаганде заменить «религиозные суеверия» на «научный марксизм» [♦ 3.5.3.1], и (2) так как в Китае, представлявшем собой единое цивилизационное ядро по отношению к трем историческим регионам, в 1970-х годах произошла смена режима, и диктатура поменяла свой характер с коммунистического на то, что мы называем «использованием рынка» [♦ 5.6.2.2–3].