Post Scriptum - [50]

– Признаюсь вам, в самом начале я осуждал ее и бранил даже, за что теперь стыжусь, потому что более всех других, я сам виноват. Если бы только оказался я чуть лучше, проявил понятливость и дальновидность, ее падения не произошло бы.

– А как вы полагаете, Филарет Львович мог знать, что она решилась украсть для него? И не он ли сам направил Анечку на этот ужасный поступок?

– Уверенным быть я ни в чем не могу, – Смыковский задумался на мгновение, – однако от чего-то, безо всякого объяснения, мне представляется, что это было решение, только её одной, а господин учитель исчез из этого дома, оттого что вынужден теперь скрываться от долгов.

– Да, верно всё так, – согласилась Еспетова, – смущает меня, однако шкатулка, пропавшая из ящика вашего стола, кроме Ани взять ее не мог никто, но между тем, и при ней ёё не было. Возможно, она успела передать шкатулку Филарету Львовичу.

– Но это не помогло бы ему совершенно, – поднявшись с кресла, и расхаживая по комнате, размышлял вслух Антон Андреевич, – шкатулка пропала, так и есть, но ведь она была пуста, я сам изъял из нее деньги немного раньше, вечером того же дня.

– Тогда совсем неясно, – вздыхала Полина Евсеевна, – что произошло на самом деле и где теперь Филарет Львович.

– Задавшись теми же, непростыми вопросами, – ответил ей Смыковский, – я достиг единственного и кажется правильного вывода. Анна Антоновна в жертву любви своей принесла всё, честь, благоразумие, преданность семье. Желание спасти жениха, оказалось последним в ее жизни, и эту ее предсмертную волю я исполнить должен непременно. И ежели Филарет Львович страдает, гонимый кредиторами, да к тому же измучен не своими, а сторонними долгами, я избавлю его от этих тяжких мук. В память о дочери моей, во имя утешения её души.

– Верно! Верно, как всё вы надумали! – обрадовалась Еспетова, – уж если по правде, так ведь каждого человека есть за что пожалеть, всякому сочувствия и участия требуется. Вот и Филарет Львович, быть может, и юноша то он хороший, не зря же Анечка так крепко любила его.

– Мне удалось уже отыскать среди бумаг, адрес господина учителя, – сообщил Антон Андреевич, извлекая из кармана небольшой листок, – Вот здесь написано, – прочитал он, – Кутайцев Филарет Львович, Ольховый тупик, дом шестнадцать. И я без промедления туда отправлюсь, быть может не поздно ещё, и он покуда не покинул этой квартиры.

Разговор Антона Андреевича и Полины Евсеевны прервался внезапно раздавшимся, довольно громким стуком в дверь. Затем дверь приоткрылась и в комнату вошла Катя, как всегда по утиному переваливаясь и часто спотыкаясь, но ещё к тому же будто растерянная или очень удивленная чем-то.

– А я-то ищу вас!.. – сказала она Смыковскому, – к вам пришли и просят вас спуститься. К вам пришли, – повторила она и замолчала.

– Ступай Катя, передай я выйду и очень скоро, – велел Смыковский, небрежно махнув на прислугу рукой.

Катя тот час из комнаты вышла, такая же странная, как и прежде.

– Вы позабыли спросить, кто пожаловал, – сказала Еспетова.

– Это неважно. Узнаю сразу же, как спущусь вниз. Мне посетители теперь безразличны. Я вам хотел сказать, – Антон Андреевич замолчал неуверенно, и продолжил после некоторой паузы, – Полина Евсеевна, кабы не вы, не знаю, как смог бы я выбраться из этой тьмы на свет Божий. Вы стали мне добрым и близким другом. Благодарю вас за это.

Полина Евсеевна подошла к Смыковскому и робко дотронулась до его руки.

– И я хотела бы вам сказать, – смущенно произнесла она, – но не сейчас, чуть позже. Теперь не ко времени будет…

Спустившись по лестнице вниз, Антона Андреевич вначале не заметил никого, но тут же услышал позади себя пронзительный детский крик:

– Папенька!

И обернувшись, увидел Мишу, разбросавшего руки в стороны, и бегущего к нему из самого дальнего и затемненного угла прихожей.

– Миша, – прошептал Смыковский оторопев, – Мишенька! – закричал он, радостно и поймав маленького сына в объятья, подбросил его к верху.

Катя, из кухни наблюдавшая за происходившим, стёрла передником навернувшиеся на глаза слезы и спряталась на кухне, опасаясь помешать своему хозяину.

Следом за Мишей, из темноты появился Павел Николаевич Клюквин.

– Доброго дня, Антон Андреевич, – произнес он несмело и со словами этими, снял с себя шляпу.

– Господин доктор? – удивился Антон Андреевич, и не отпуская сына с рук, добавил, – Никак не ожидал вновь увидеть вас.

– Я привел мальчика… В последнее время о говорил только о вас, скучал до слёз и вот теперь, кажется счастлив.

Антон Андреевич обнял Мишу ещё крепче, и мальчик, обхватив его за шею, звонко рассмеялся.

– Даша! Дарья Аполинарьевна! – позвал Смыковский.

Няня вскоре появилась в гостиной, и охнув, еле удержалась на ногах.

– Ах ты миленький, – воскликнула она, словно пританцовывая вокруг своего барина с Мишей на руках.

– Дарьюшка, отведи моего сына на верх, позаботься, да сообщи непременно Полине Евсеевне, о том, что Мишенька вернулся, – распорядился Смыковский. И проводив взглядом няню и сына, поднимающихся по лестнице, вновь обратился к доктору.

– Я полагаю, нам следует теперь поговорить. И разговор видимо будет долгим. Прошу, – указал он на свой кабинет, и сам направился к дверям.