Post Scriptum - [47]

Постояв немного возле креста, Антон Андреевич, глядя на него бессмысленно и даже удивленно, как-будто осознал вдруг, что отныне покоится здесь, на этом месте, не кто-нибудь, а именно его дочь, первая и единственная, которой никогда уж более не будет. Обхватив голову руками, он застонал громко и с отчаянием. Перед глазами у него внезапно всё закружилось в каком-то сумасшедшем, неукротимом, ему не подвластном вихре. Черные обледеневшие кресты, низкие ограды, каменные надгробия, все мелькало и превратилось наконец в одну сплошную темную полосу, которая становилась шире и выше, окружая его словно кольцом. Сам того не замечая, он побежал, желая укрыться ото всех. Замедлив ход немного погодя, Смыковский стал озираться вокруг. Ему казалось, что он ищет чего-то, но сам пока не знает что. Обернувшись в очередной раз, он увидел рядом с собой, совсем близко, Ипатия Матвеевича и окончательно лишился возможности ясно мыслить.

– Ипатий Матвеевич, друг мой добрый, – зашептал он, я дочь схоронил сегодняшним днём, у меня болит внутри так, словно все там разорвалось, я ног не чувствую, говорю с трудом, не вижу, не слышу, сил не имею, однако ещё живу и не могу понять отчего.

Смыковский смотрел на управляющего с такой горечью, глаза его наполненные слезами, выражали печаль и скорбь, он ждал ответа, хоть какого-нибудь сочувствия и поддержки, но Телихов молчал.

– Я всё уже потерял, более ничего не осталось, – продолжал Антон Андреевич, – дочери моей нет на этой земле, сыновей украли.

Приглядевшись, Смыковский заметил, что Ипатий Матвеевич уже долгое время, пристально и не отрываясь всматривается в две, почти доверху укрытые снегом, небольшие таблицы, которые обыкновенно укрепляют над могилами, для сообщения имен умерших. Антон Андреевич, с трудом пробираясь через высокие сугробы, приблизившись к таблицам этим, отчистив аккуратно от снега, край одной из них.

Медленно прочитав свою фамилию на поверхности, он растерянно оглянулся, Телихова нигде уже не было.

– Смыковский, прочёл он ещё раз и принялся сдвигать снежную завесу дальше, читая, – Смыковский Дмитрий Антонович. 1890–1900 гг.

Антон Андреевич перевел взгляд на другую таблицу, которая была совсем рядом. Встав на колени, он отбрасывал снег, покуда не открылась и вторая надпись – Смыковская Анфиса Афанасьевна. 1865–1900 гг.

Антон Андреевич обмер, опустив дрожащие руки.

– Анфиса?! Митенька?! Что же это? Что это? – повторял он едва слышно, вновь и вновь перечитывая надписи.

Полина Евсеевна, к тому времени наконец разыскавшая Смыковского, направилась к нему с намерением уговорить его вернуться домой вместе с остальными. Увидев его, сидящего на снегу, без движения, она оказавшись у него за спиной, прочитала фамилии, имена и невольно вскрикнула.

Как-будто придя в себя от её резкого крика, Антон Андреевич поднялся с колен, и показав руками на таблицы, произнес сдавленным голосом:

– Вы только взгляните, Полина Евсеевна, мог ли я думать, что встречусь с Анфисой вот так.

Смыковский закрыл лицо ладонями, по небритым щекам его покатились слезы.

– Мой Митенька давно уже здесь, – продолжал он, а я не ведая того, всё ещё разговариваю с ним в мысля. Анфиса. Митенька. Не могу поверить.

Антон Андреевич замолчал. Затем задумался о чем-то ненадолго и бросившись опять на землю, стал сгребать снег со всех таблиц, что находились рядом.

– Что вы делаете, Антон Андреевич! Зачем? – не в силах остановить его, повторяла Еспетова.

– Миша, – чуть различимо ответил он, не прекращая искать, – Миша! Миша! – закричал он.

– Антон Андреевич, голубчик, успокойтесь, умоляю вас! Возможно это какая-то ужасная ошибка, – приговаривала Полина Евсеевна, стараясь оттащить его назад, но он всякий раз отталкивал ее и кричал:

– Миша! Где мой Мишенька?!

Окончательно выбившись из сил, Еспетова оглянулась с надеждой по сторонам, рассчитывая получить помощь хоть от кого-нибудь. На её удачу, вдали, у задних ворот, появился сторож, услышав странные крики, он и сам уже собрался узнать, не требуется ли его вмешательство.

– Сюда! Скорее! Прошу вас! – позвала его Полина Евсеевна.

Сторож рассказал им, что похоронили эту женщину и ее ребенка неделю назад. И что хоронил ее муж. Они спросили его как его звали, но он сказал, что не знает точно, но слышал, как его товарищ называл его Павел Николаевич. Полина Евсеевна попросила его вспомнить наверняка, точно ли только одного мальчика хоронили тогда. Но что сторож сказал, что помнит очень хорошо, что был только один ребенок.

XI.

Минуло чуть более месяца. К завершению своему приближался январь, уже нового 1901 года. Между тем, Россию терзали волнения. Противостояния рабочих и промышленников только возрастало и как явственное следствие того, по всей Москве с небывалой спешностью, создавались общества, в кои всякому представителю обделенного класса, сообщали о способа борьбы за свои права, уже испробованных в европейских странах.

Среди населения, охваченного страхом, из-за сложившегося положения, встревоженного предчувствием неясного будущего, разговоры велись лишь о стачках, да бунтах, в особенности после известий о забастовке на сталелитейном заводе в Петербурге, обернувшейся уличными погромами с участиями полиции и нескольких рот пехотинцев.