Post Scriptum - [37]

– Довольна уж тебе Катя, поклоны отдавать, погляди насколько. Пожелай всем здравствовать и будет.

– Да ведь вы все мои господа, а меня батюшка с малолетства учил всякому господину в пояс кланяться.

Ещё немного и стали рассаживаться за столом. Анна Антоновна, заметив отсутствие родительницы и братьев, обратилась к Антону Андреевичу.

– Матушка отчего-то к завтраку задерживается, и Митеньки с Мишенькой нет… – удивленно сказала она.

Сразу вслед за ее словами, вбежала в столовую Даря Апполинарьевна и объявила громко:

– Мальчики пропали!

– Как пропали?! Что ты говоришь? – испугалась Анна Антоновна.

– Пропали без следа, – повторила няня, – и барыни в спальне нет!

Андрей Андреевич и Полина Евсеевна переглянулись.

– А не путаешь ли ты? – спросила Еспетова, – Во всех ли комнатах смотрела?

– Везде, везде! По два раза все обошла и в сад выходила, нет их нигде!

– Ничего не понимаю, – произнес растерянно Антон Андреевич, – Куда же могли они исчезнуть?

Воцарилось тревожное молчание. Дети Телиховых притихли и не переговаривались даже меж собой, только самый младший Артемий, вертел головой из стороны в сторону, не понимая чем все напуганы, и смотрел то на братьев, то на Смыковского.

– Что-то и доктора не видно, – сказал вдруг Андрей Андреевич, и чуть заметно улыбнулся.

Полина Евсеевна, посмотрев на него с укоризной, обратилась к служанке, ещё надеясь услышать доброе:

– Послушай-ка, Катя, а ты с утра или ночью, ничего не слыхала?

– Нет, – покачала головой Катя, – я то сама ничего не услышала, спала я барыня, а вот Фёдор может и знает чего, он этой ночью сапоги чинил.

Позвали Фёдора, и тот, обыкновенно угрюмый и неразговорчивый, стал вдруг говорить странные, не похожие на правду, слова.

– Уехали барыня, – произнес он, – совсем видно уехали, потому как много вещей при себе имели.

– Помилуй голубчик, ты пьян что ли? – не веря услышанному, спросил Антон Андреевич.

– Я уж год не пью, – отвечал ему Фёдор, – с тех пор, как я с похмелья, жену свою, Катьку чуть кипятком не окатил, да побил малость.

Катя, взглянув на него скоро, опустила глаза и словно сжалась вся. Никогда никому не говорила она, что от мужа приходилось терпеть ей многое, и не было такого дня, чтобы чувствовала она себя счастливой подле него.

– Уехали барыня, – продолжал Фёдор, – и мальчиков с собой забрали, ещё спящих на руках унесли. Да вот и доктор им подсобил вещи нести. Вышел из дома вместе с ними, и коли до сей поры не объявился, значит, так и есть, тоже уехал.

Анна Антоновна, в смятении, не зная, что думать, взглянула на батюшку своего, не заметив, как в то же самое время, побледнел Филарет Львович, сидящий рядом с ней.

Антон Андреевич, внешне казался весьма спокойным. Он не смотрел ни на кого более. Ничего не расспрашивал. И только всё перекладывал из одной руки в другую, изящную серебряную вилку, поворачивая её то так, то иначе. Ещё мгновение, и он, всё же не сдержавшись, резко швырнул ее на стол, тут же поднялся и покинул комнату.

Андрей Андреевич, продолжая едва заметно улыбаться, потянулся неуклюже и взял из вазы зеленое гладкое яблоко, надкусил его шумно и искривил лицо.

– Ах ты! Совсем кислое! – раздраженно произнес он, и протянув руку, взял ещё одно.

– И это не лучше, – нервно откусив, заметил он.

Полина Евсеевна, окинула его взглядом полным пренебрежения. Она извинилась перед всеми, кто был за столом, и также ушла.

Вскоре и Анна Антоновна последовала за ней. Потом Дарья Апполинарьевна позвала сыновей Телиховых с собой. Катя и Фёдор предпочли исчезнуть незаметно, так чтобы вероятный гнев хозяйский, их вовсе не коснулся.

Андрей Андреевич, вздыхая громко, и при этом ехидно улыбаясь, принялся за еду, наконец, насытившись, вытер руки салфеткой, и сильно кряхтя встал. Уже уходя, он остановился в дверях.

– Посмотрите-ка, всё же сбежала, – задумчиво произнес он, – А!? Какова! – воскликнул он, посмотрев хитро на Филарета Львовича и ушел прочь.

Учитель остался в столовой один.

«Уехала… Уехала…», – мысленно повторял он.

Попытавшись приподняться, Филарет Львович снова упал на стул.

– Лживая, опять обманула меня, – шептал он, сжимая ладонями виски, и вздрагивая оттого, что каждое произнесенное им слово, эхом грохотало в его голове. Филарет Львович был так зол, что даже заплакал.

– Она оставила меня, – подумал он, задыхаясь от обиды, – и я поступлю подобным образом с ее дочерью. Никогда Анна Антоновна не будет моей женой. Я исчезну из этого дома, так же неожиданно и так бесследно.

Вытирая длинными тонкими пальцами, ненавистные слёзы, Филарет Львович, переполненный яростным гневом и горячим желанием мстить, сорвался с места, чтобы укрыться на некоторое время в своей комнате.

Тем временем, Антон Андреевич заперся в кабинете. Уже и Анна Антоновна уговаривала его отворить ей, и Катя приносила к его дверям чай, добиваясь позволения войти, однако всё без пользы. Смыковский не желал открывать и не открыл.

Антон Андреевич не чувствовал ни боли, ни обиды. Сидя в кресле, в полном одиночестве, он только не мог понять, как могло случиться с ним такое. Одно лишь непонимание царило в его голове, невозможность осознать произошедшее. Среди всей этой сумятицы, в памяти возникла вдруг картина из прошлого, несмотря на давность, явственно чёткая. Он вспомнил дом Ослимовых, в который был приглашен когда-то, по случаю празднования именин одной из дочерей Анастасии, вскоре умершей в муках, причиненных ей тяжелой болезнью.