Post Scriptum - [36]
Ничего не ответив, Катя только покорно качнула головой, выслушав слова барина и торопливо покинула комнату.
Смыковский вновь приблизился к окну. Вскоре увидел он Катю, накинувшую на себя тяжелый тулуп, и желая видимо укоротить свой путь, пробирающуюся через высокие сугробы, то и дело взмахивая руками и отряхивая с себя мокрый снег. Достигнув наконец беседки, Катя, поклонившись и доктору и барыне, принялась пересказывать слова Антона Андреевича, долго что-то объясняя и указывая на дом. Анфиса Афанасьевна вслед за тем оглянулась, посмотрела на разрисованное, обледеневшее окно, заметив однако в нем супруга, тот час повернулась обратно. Сразу после того, Катя выслушала от нее что-то, отпустила господам ещё один поклон, и тем же манером, не по садовой дорожке, а по сугробам, поспешила к крыльцу.
Появившись снова в кабинете, румянощекая, с лицом изрядно пощипанным суровым морозом, и со взлохмаченными ветром, русыми волосами, она только развела растерянно руками, так словно ей нечего было сообщить барину.
– Что же? – спросил Смыковский, – передала ли ты барыне, сказанные мною слова?
– Доложила, всё как было вами велено.
– И скоро ли она явится?
– Да… ведь она… Должно и вовсе теперь не явится… – протянула Катя.
– Как так!? Отчего же не явится? – удивился Антон Андреевич.
– Я всё как велено доложила, каждое ваше слово, точь в точь. А барыня сказали на то, что прийти не смогут. Оттого, что чрезвычайно теперь заняты и наказали мне более их не тревожить, – замолчав Катя, округлила в недоумении глаза и стала молча глядеть на Смыковского.
Антон Андреевич был подавлен таким обстоятельством.
«Но как же это Анфиса не хочет меня понять? – думал он, – К чему эти демонстрации равнодушия, теперь, когда всем нам так не легко. Ведь и любой другой человек, имея хоть малую частицу сострадания, совести наконец, совершил бы непременно то же, что и я».
Сумев однако отвлечься от своих мыслей, Антон Андреевич вспомнил вдруг о Кате, которая всё еще томилась в дверях, не смея покидать комнаты без распоряжения барина.
– Верно и впрямь они заняты, – сказал ей Смыковский, – Это не страшно, я отложу разговор на время. А ты ступай, ступай…
Весь следующий день Антону Андреевичу так и не удавалось поговорить с супругой. Стоило ему обратиться к ней, как она сейчас же находила способ избежать разговора, ссылаясь то на мигрень, то на неотложное, требующее её участие дело, а то и ещё, на что-нибудь подобное.
Оставив тщетные усилия убедить Анфису Афанасьевну в неправоте её, Смыковский решил выждать неопределенное число дней, уверившись в том, что она стала жертвой вспыльчивой своей натуры, но вскоре сердце ее смягчится и она изменит суждение обо всем, что творится вокруг.
Вечером, в тайне ото всех, Анфиса Афанасьевна заперлась в спальне и принялась укладывать необходимые ей и мальчикам, вещи в дорогу. Окончив поспешные сборы, она присела за низкий, предназначенный для пасьянса, столик, и взяв в руки лист бумаги, стала сочинять прощальное письмо для Полины Евсеевны. Однако времени до отъезда оставалось уже слишком мало, и потому она, оставив утомительные размышления о том, что следует и чего не нужно сообщать, и перестав подбирать возможные слова, решила писать по-простому, от сердца.
Перо ее скользило быстро и на бумаге вскоре стали появляться неаккуратные, толпящиеся буквы.
«Полина, голубушка, я давно уже догадалась, и знаю теперь наверное, что ты любишь Антона. Откройся ему, не изводи себя. Я же более помехой для вас не буду, и сама благословляю тебя на счастье с ним. В эту минуту, когда читаешь ты мое письмо, я уж верно в дороге, далеко отсюда, вместе с Митей, Мишенькой и доктором. Своим внезапным отъездом, по сути бегством, я избавляю от нищеты и мальчиков и себя. Открою тебе, и только тебе, великую тайну. Отцом обоим моим сыновьям приходится Павел Николаевич Клюквин. Антон ещё не знает об этом, но узнав, разумеется возненавидит меня, впрочем как и остальные. Полина, я полагаю более мы уже не встретимся никогда, и потому мне хочется, чтобы ты знала, я всегда считала тебя за сестру и только тебе решила написать. Прошу позаботься об Анечке, стань ей милая матерью, вместо меня»
Анфиса Афанасьевна остановилась, прочитала письмо и отложила его в сторону.
«Вот кажется и всё, – подумала она, – «душу открыла, а более добавить нечего».
Смыковская встала из-за стола, взяв в руки свечу, прошлась неторопливо по комнате, затем приблизилась к стене и свет упал на большой портрет в резной раме, написанный когда-то по заказу, Антона Андреевича, сразу после их венчания. Как счастливы были они на том портрете, как беззаботны.
«А что если доведется вдруг вернуться», – подумалось Анфисе Афанасьевне.
Обернувшись, подошла она сейчас же к столу и порвала свое письмо, без сожаления.
Настало утро. Все в доме еще спали, спал и Антон Андреевич, отчего-то улыбаясь во сне, будто ребенок, и не зная ещё о том, что ожидает его.
Подошло время завтрака. Проворная Катя, расставляя посуду на овальном столе, то и дело, кланялась каждому, кто входил в столовую. Полина Евсеевна, явившаяся первой и наблюдавшая за этим действием, засмеялась над ней:
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).