Post Scriptum - [23]
– Анфиса Афанасьевна, – сквозь слёзы произнес учитель, имевший теперь жалкий вид, – я открыл Вам чувства мои, и Вы приняли мои откровения, Вы обещали, что мы станем даже тайно встречаться, так отчего тогда, уже около десяти дней, Вы проходите мимо, обделяя меня и словом и взглядом, словно не замечая моего существования. А ведь я по-прежнему рядом с Вами, и поверьте, измучен Вашим безразличием и своими пустыми надеждами, ужели Вы обманули меня? Нет! Я не в состоянии поверить в такое…
– А коли и обманула, так что же с того? – коварно улыбаясь, произнесла Анфиса Афанасьевна, – да и много ли беды, ежели дама моего положения, позволила себе невинный обман, забавную шутку, за которую и упрекнуть себя невозможно!
– Выходит, злой вред, причиненный мне, Вы забавным считаете, лживые обещания и жестокость, с которой Вы давали их, это лишь Ваша игра? Шутка?! – оторопев, спросил Филарет Львович, наскоро и неловко, вытирая слёзы, со своего осунувшегося лица.
– Да полно, оставьте наконец, только такой болван, как Вы мог решить, что я брошу всё – свой дом, состояние, детей и мужа, ради того, чтобы бежать с ничтожным учителем своей дочери, неизвестно куда и для чего! – грубо перебила его Смыковская.
– Нет, нет, Анфиса Афанасьевна, – попятившись к дверям, возразил учитель, – это Вы теперь в сердцах мне говорите, просто оттого, что рассердились на меня, мне это ясно, я ведь испугаться Вас заставил…
– Ни испуг, ни сердитость моя, здесь не при чем! Вы не нужны мне, Вы совершенно мне ни к чему! Я позабавилась с Вами, скорее даже из жалости приняла Ваши признания, однако уже устала от этой глупой игры и требую ее немедленного окончания. Пойдите от меня прочь, забудьте беспочвенные надежды свои, и занимайтесь отныне только обучением Анны Антоновны, а более ничем. Впрочем, если Вы ещё не стали скучны для неё, и если влюбленность её до сей поры не прекратилась, я пожалуй не стану противиться Вашим за ней ухаживаниям, а после, кто знает, может быть мы и породнимся с Вами, и Вы даже станете звать меня маменькой!
Анфиса Афанасьевна расхохоталась и взглянула на юношу с нескрываемым пренебрежением.
– Что Вы говорите!? – бросившись к ней, повторял учитель, – ведь преданнее человека Вам не сыскать, я от любви к Вам, всякий день гибну заново, отчего же Вы отвергаете меня? Одумайтесь! Я ещё в силах всё Вам простить! Вы слышите? Я прощаю Вас, все Ваши слова, все оскорбления в мою сторону, прощаю…
Смыковская перестала смеяться и посмотрела на учителя так зло, словно он был самым ненавистным ее врагом.
– Кончено, – сказала она твердо, – в прощениях Ваших я не нуждаюсь, оставьте их при себе и подите отсюда прочь, я выносить Вас более не могу.
Филарет Львович переменился внезапно в лице. Преобразившись, он перестал быть жалким, расправил плечи, в глазах его мелькнули будто бесовские жгучие искры.
– Нет уж, душенька, прекрасная Вы моя Анфиса Афанасьевна, – произнес он вызывающе дерзко, – избавление от меня для Вас легким не окажется, а вернее сказать оно и вовсе не предназначено для Вас. Обещания свои Вы сдержите, кои дали обязательства, те и выполните, все до одного! Сколько дней, часов и мгновений, я в мучительных мечтах о Вас провёл, только мне, а более никому неизвестно, и уж я добьюсь теперь своего, пусть даже мне для того, придется на клевету пойти.
Не сдерживая гнева, Анфиса Афанасьевна подошла к учителю совсем близко и размахнувшись, с невероятной силой, ударила его по щеке. Однако он, даже не покачнувшись от пощечины, продолжал стоять перед ней и глядел удивительно смело, словно и не был никогда ничтожен и робок.
Это смутило Смыковскую. Впервые она увидела Филарета Львовича таким, и поняла, насколько велика угроза, исходящая от него.
– О какой клевете идёт речь? – отойдя в сторону, спросила она.
Учитель по-прежнему оставался спокоен и уверен в себе.
– Я говорю о клевете, к которой Вы сами и принуждаете меня. Если же Вам любопытно узнать в чем она состоит, извольте, отвечу. Итак, Вы обещали мне тайные встречи в стенах этого дома, так часто, как мне будет угодно, коли Вы отчего-то раздумали и отказываетесь теперь от сказанных слов своих, так я тот час же, не теряя времени, выйду из Вашей комнаты, и настоятельным образом предложу всем и Вашему супругу, в том же числе, спуститься вниз, в гостиную, где и сообщу не без удовольствия, что мы с Вами давно уже любим друг друга и вот теперь только набрались смелости в том признаться.
Анфису Афанасьевну охватило изумление.
– Да ведь это же глупость какая-то! Полная чушь! – вновь рассмеявшись, с облегчением произнесла она, – Какой же Вы негодяй, и при том, негодяй не умный! Как Вам в голову могло прийти, что после подобных заявлений Ваших, поверит в них, хоть кто-нибудь. Я ещё допускала мысли оставить Вас в этом доме, подле дочери своей, но теперь и сомнений у меня никаких не осталось. Вон! Немедленно вон! Я прогоню Вас хоть взашей! Вы не проведёте здесь более, ни одной минуты!
Филарет Львович, загадочно улыбаясь, опустил руку в карман жилета, и вытащил из него небольшой белый листок, сложенный вчетверо. Поднял глаза на Анфису Афанасьевну и заметил, что она лишилась возможности говорить.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.