Посредники - [36]

Молодой организм, труднее приспосабливающийся к неизбежному, подчас не может вынести этого нервного слома, перехода к инвалидности, и нужны все усилия врачей, чтобы предвосхитить этот слом, подготовить к нему больного.

Поэтому в разговоре с таким больным Олег старался всегда воздействовать не только на болезнь, определяя или проводя определенный курс лечения, но на самого больного, на его психику. Надо было заставить эту психику приспособиться уже в клинике не только к настоящему, но и к будущему. К тому, что жизнь — это ценность, дар, даже если надо менять профессию, ограничить себя запретами, а иногда отказаться от самого элементарного и самого высокого. От мяса, поездки в деревню или любви к женщине. Словом, быть «не как все».

Вот оно.

Он нащупал в темноте сигареты и закурил. В чистоте воздуха он особенно остро ощутил горьковатый вкус табака и терпкий запах дыма. «Не как все». Вот в чем загвоздка. Одно из главных условий психического сдвига, стресса — внезапно наступающая несовместимость с привычным миром: окружением вещей, людей, отношений. Значит, это та самая грань прорыва бессознательного в сознание, когда человек своей бедой, болезнью или неполноценностью  о т г о р о ж е н  от нормальной жизни. Отгорожен. Ему кажется, что он не нужен. В этой ситуации наступает тот кризисный момент психологии, когда он может вдруг подумать, что лучше вовсе не жить, чем жить  т а к. Нужно мужество, каждодневное, ежечасное, чтобы обречь себя на  о с о б у ю  жизнь, не как у всех. Он затянулся раз, другой. А что такое — не как у всех? Кто такие все? Где норма? Разве он сам живет как все? Или Родька? Или Маринка?

...Как только он пришел в отделение, Юра Мышкин созвал всех врачей, и начался обход. Олег оставил на конец обхода тематических больных ассистента и двинулся на второй этаж в женское отделение.

Здесь у него была своя особая привязанность.

Сейчас он смутно помнил, что говорил, что делал во время обхода. Остались только эмоциональные связи с тем днем. Почему-то сначала он зашел в маленькую палату на двоих, где лежала врач Злотникова, его коллега. Тучное, рыхлое тело, заторможенная речь, отвечает на вопрос после паузы, приказание выполняет с заметным замедлением. Он подумал, надо бы сделать биопсию. Для этого он еще раз осмотрел ноги, выступающие синие вены, рыхлую ткань. М-да, у этой больной нервы плохо выполняют свою трофическую функцию. Если возьмешь кусочек мышцы на исследование, на месте биопсии может образоваться язва. Не зарастет, будет мучиться.

Он обсудил с Злотниковой, как с коллегой, опасность биопсии. Она согласилась. Что ж, продолжать прежние назначения, девинкан, папаверин, витамины.

Двигаясь к выходу, он слушал объяснения синеглазой Инночки Самсоновны, которая вела эти палаты. Она говорила коротко, толково и, главное, что отличает способного, знающего врача от заурядного, — сразу соотнося весь комплекс признаков, составляющих болезнь, а не анализируя поочередно каждый в последовательности задаваемых вопросов.

Блестя глазами, Инна Самсоновна почему-то тянула его в сторону двери. Она, помнится, хотела ему показать еще больную Матвееву, крановщицу двадцати пяти лет, с атрофией мышц правого плеча и предплечья.

«Устойчивая аллергия, вызывается почти каждым лекарственным препаратом... Ни димедрол, ни супрастин, по мнению больной, не снимают аллергию, а лишь усиливают ее», — волновалась Инночка, прижимая блокнот к груди. Олег предложил новую физиотерапию, похвалив ординатора за точность проделанного.

Потом он зашел к Насте. Это он помнит точно. Из-за закрытой двери вырывалась музыка, сильный гортанный голос. Диктор прокомментировал: «...теперь имя негритянки Аретты Франклин знает вся Америка. Миллион экземпляров долгоиграющей пластинки раскупается в три дня...»

Инночка распахнула дверь. Радио выключили.

Здесь, во второй палате, лежала Настя Гаврилова, его слабость, полненькая беловолосая девочка тринадцати лет. Она поступила к ним 8 Марта, доставленная «скорой помощью».

Олег окинул взглядом койку, лежащую фигурку Насти с характерно вытянутыми на постели несгибаемыми ногами и сразу отметил перемену. В чем она состояла, он еще не определил, но интуиция подсказала ему — дело пошло на улучшение.

Настя солнечно улыбнулась им всем сразу, приоткрыв розовые десны. Из глаз брызнули детскость, чистосердечие и та безмятежная вера, что все идет на поправку и скоро кончится, которая есть лучший фон для действительного выздоровления.

— Как дела, Настя? — спросил он. — Говорят, по комнате расхаживаешь, как здоровая.

— Да, — тоже улыбаясь, подтвердила Инночка. — Сегодня утром до двери и обратно дошла.

Он вопросительно посмотрел на Настю. Она залилась краской, чуть передернув плечом, кивнула.

— Ну покажи, что ты умеешь.

Он говорил с ней строго и ласково, как часто говорят дети с собаками. Но все равно она смущалась. Он уже знал, что Настя все проделает в его присутствии гораздо хуже, чем утром. А может быть, ей и вовсе это не удастся.

Но он помог ей приподняться и стать на ноги. Непослушные, как протезы, ноги упирались в пол, боясь оторваться.

Он сделал вместе с ней первый шаг, второй. Потом отпустил.