Посох в цвету - [34]

Видеть светлое раздолье нашей Руси трудовой.

Заходи дружней, ребята, вишь, уходит сам-большой,

Дядя Ваня, наш вожатый, голова и быстроход,

Будто шутит, а не косит – будто водит хоровод.

ЗАМОЧНАЯ СКВАЖИНА

Мир виден через замочную скважину.

N.N.

Глубокая ночь. Тишина. И замочная скважина

Еще золотится от лампы – извне.

Душе моей грезилась башня… Этаж за этажем

Она возносилась на синем – во мне.

Прекрасная башня из мрамора чудом не падала,

А только склонилась, как зрелый цветок.

Я видел, как ты поднималась, смертельно усталая,

И слабой никто восходить не помог.

Я грезой приближен к тому, что мне сладостно было бы.

Иль рухнула башня живая во мне?

Замочная скважина ярко мне в сердце светила бы. –

Я спал. И пришла ты во сне.

«Сердце бьется шибко, шибко…»

Сердце бьется шибко, шибко –

Жгучий ветр в лицо дохнул.

В чьих руках я – только скрипка?

Кто струну перетянул?

Кто привел к пересеченью

Двух стремлений, двух путей,

Осенил, как вдохновенье,

Чашу дал и молвил: пей!

Чьею окружен я бездной?

Чьим истерзан я венцом?

Ночью синей, ночью звездной

Встречен Богом? Палачом?

Тишина… Лишь крови шелест.

Слышен дальний чей-то зов.

Я познал святую прелесть

Облетающих цветов.

СВОБОДА

Я проводил двоих друзей на волю.

Один, весь озаренный, ликовал,

Тюремную позабывал он долю

И милых уж душою обнимал.

Другой – мудрец, – изведав, что в неволе

Он только мыслил, только отдыхал,

Спокойно выходил, как пахарь в поле,

Когда налажен плуг и час настал.

Я, провожая, думал, что друзьями

Дух наградил прекрасными в тюрьме,

Что многие томятся здесь годами

И выйдут ли – Бог весть, и было мне

Предчувствие моей свободы больно:

Из храма так выходишь – мимовольно.

ПАМЯТИ СЫНА

I. «Был у нас такой мальчонок – Бог увел его от нас…»

Был у нас такой мальчонок – Бог увел его от нас.

Был удачлив от пеленок – он родился в добрый час.

В Павлов день родился крошка, подсказал, как надо звать;

На крестины пригласили мы писательскую рать,

Не затем, что горды были и любили блеск бесед,

Единил нас златокудрый, легконогий Мусагет.

Вячеслав отцом был крестным – красил розами купель,

Алексей Толстой пел оду, что пастушечья свирель.

Был Кузмин, Верховский, точно лики тех ушедших дней.

Всё собранье олимпийцев, весь венок крылатых фей.

И лилась беседа наша, беззаботна и светла,

В петербургский день морозный Иисусова числа.

II. «Вырастал наш Павел крепким; был спокоен, много спал…»

Вырастал наш Павел крепким; был спокоен, много спал;

Был веселый, – лапкой цепкой он с медведиком играл,

Любовался травкой малой, синий венчик васильков

Созерцал благоговейно в час весенних вечеров.

Позже, музой посещаем, сочинял порой стихи

И почитывал с охотой про отцовские грехи

(Впрочем, то, что папа-цензор, испытуя, пропускал;

Жгучим эросом младенца греховодник не питал).

Издавал малец газету с гордым именем «Шалун»,

В ней он сказку нацарапал… Рос писатель в нем иль лгун?

Лгун пытливый и правдивый, как поэту надо быть –

Часто строчит день-то целый, позабудет есть и пить.

III. «С революцией настала Павлу новая пора…»

С революцией настала Павлу новая пора.

Вся семья-то выезжала из широкого двора.

Нужно было осмотреться, становясь на новый путь,

Нужно было с новым веком столковаться как-нибудь.

Деревенское приволье городским сменив домком,

Он узнал малютку Славу с черной коской и глазком.

Славе Павел был представлен. Был он розов и смущен.

Он еще не знал то слово: вероятно, был влюблен.

То ли шалость, то ль стремленье преклониться, полюбить.

Пили рядом чай, варенье предлагал, чтоб услужить.

Убегали в садик малый, в уголке искали тень.

На малютках-креслах тихо ворковали в ясный день.

IV. «Так роман был первый начат, и конца роман не знал…»

Так роман был первый начат, и конца роман не знал.

Волн быстрей дни нашей жизни, и Павлуша поспешал.

Смерть пришла, как тень внезапна, и ребенок наш угас,

Он, рожденный в день прекрасный и в счастливый тихий час.

Он лежал в гробу прозрачный и как будто говорил:

«Плачьте, плачьте, я-то знаю, что свое здесь совершил,

Заключил я краткий век мой, но успел всё испытать,

Всё, что сердцу нужно было и на чем лежит печать

Жизни вечной… Всё святое полюбил я в ранний час,

Оттого иду спокойно и в душе лелею вас.

Между нами нет разлуки, только крепче связь с Отцом».

Так, казалось, говорил он просветившимся лицом.

V. «Провожали гроб ребята и девули без числа…»

Провожали гроб ребята и девули без числа.

Между ними, как вдовица. Слава юная прошла,

И была она прекрасна, словно белой розы цвет.

Лета день был теплый, ясный — он был дан тебе, поэт,

Чтоб печаль тобой любимых озарялася лучом

И кропился, как елеем, дух, пронизанный мечом.

Вот и вся поэма Павла, я писал ее затем.

Что во сне склонился милый и спросил он: «Папа нем?

Пусть напишет он про сына, не смущается концом,

Пусть собрата видит в Павле. Сочиняем мы вдвоем.

Сократи что больно было, вникни в светлый детский мир:

Нас, поэтов, ведь могила не лишает звонких лир».

AD ROSAM PER CRUCEM [4]

Всё темнее сердце и печальней,

Но к Тебе, упорствуя, стремлюсь.

Как лоза завьет колонну пальмы,

Я вкруг воли Спаса обовьюсь.

Никогда б не ведать мне исхода,

Не дойти до Божьего крыльца,

Если б Ты, предвечная Свобода,

Не приял тернового венца.

Если б, багряницей облеченный,