Посох пилигрима - [10]

Крестьяне многое умели делать, но они не могли ковать железные растяжки и балки, не умели жечь твердый кирпич, пригодный для строительства высокой и тяжелой башни, и потому дед был вынужден закупать все это в округе, тратя кучу денег и, наверное, уже не радуясь тому, что эта ненужная затея втемяшилась ему в голову.

Однако дед, как и многие из Шильтбергеров, был упрям и продолжал начатое дело с настойчивостью, достойной лучшего применения.

Следует сказать, что неудача с венецианцем кое-чему научила деда — он не стал искать мастера, который пообещал бы ему воздвигнуть эту новую Вавилонскую башню, а, надеясь неизвестно на что, взялся руководить постройкой сам.

Яму под фундамент мужики вырыли быстро, несмотря на то, что она была так глубока, что в нее могло бы поместиться пол-Шильтберга.

Даже такой выдающийся зодчий, как мой дед, понимал, что чем глубже яма, тем больше камня нужно в нее свалить. И потому мужицкие телеги с рассвета и до заката возили из каменоломни породу, но наполнить прорву до нужного уровня так и не могли.

Наконец дед, руководствуясь соображениями, известными ему одному, велел прекратить засыпку ямы камнем и приступить к возведению первого яруса башни.

Здесь дела пошли хуже: хороших каменщиков среди мужиков оказалось намного меньше, чем прилежных землекопов. И сколько ни бегал дед с отвесом и рейками — и без ежеминутных промеров было видно, что основание башни сильно кренится в одну сторону. Не то оседал плохо утрамбованный камень, не то были какие-то другие причины, во всяком случае, даже дед понял, что и из этой его затеи ровно ничего не получится.

Так случилось, что вскоре после того, как стройка остановилась, дед захворал и помер. Мне было тогда семь лет.

После его смерти во дворе замка так и остались лежать штабеля бревен и досок, горы камня и кирпича, кучи железа, а в подвале Шильтберга — три десятка ящиков с цветным стеклом.

А еще через семь лет я отправился с Волькенштейном и другими рыцарями в Крестовый поход и вернулся домой тридцать три года спустя.

Вернулся я не один. Вместе со мной пришел мой товарищ по странствиям — строитель и художник Армен, с которым судьба свела меня…

Впрочем, в свое время я расскажу, когда и где свела меня судьба с этим хорошим и верным человеком, оставшимся моим другом на всю жизнь.

Итак, я и Армен пришли в мой родной Шильтберг. А потом, волею обстоятельств, о которых я тоже расскажу в свое время, мы оказались в Фобурге.

Фобург был маленьким старым замком, обветшалым и вконец запущенным. Армен сразу же облазил его от подвалов до чердаков и сказал, что завтра же начнет приводить его в божеский вид.

— Ну, ну, — ответил я ему. — Посмотрим.

— Нечего смотреть, делать надо, — буркнул Армен обиженно.

У меня в голове не укладывалось, как можно починить эту старую руину? А вот Армен, оказывается, знал. Он перевез в Фобург все, что оставалось в Шильтберге, а потом пять лет стучал его топор на кровлях и в переходах Фобурга, пять лет шуршал его мастерок, накладывая раствор на облупившиеся и треснувшие стены. Пять лет звенел молот в кузне, отковывая крючья и решетки, кольца и дверные ручки. Пять лет свистел рубанок, обстругивая доски и бревна.

В завершение всего он отковал изящный и легкий флюгер. Темно-сизая ласточка как будто взлетела на шпиль самой высокой башни Фобурга и, посвистывая, поворачивалась туда, куда несся ветер.

Я стоял во дворе, задрав голову, и с удовольствием смотрел на то, как быстро и ловко делает Армен свою работу.

Наконец он спустился во двор, подошел ко мне и лукавая ухмылка перекосила его хитрую бородатую физиономию.

— Вот теперь смотри, — проронил он многозначительно и с каким-то пренебрежением хлопнул меня по плечу.

— А я и так смотрю, — ответил я, продолжая следить за тем, как от малейшего дуновения поворачивается на шпиле сизая ласточка.

— Вокруг посмотри, — буркнул Армен.

Я огляделся.

— Ну теперь видишь, кто из нас был прав?

Я не понял. И, наверное, выражение моего лица хорошо передавало мое недоумение.

— А пять лет назад, кто сказал: «Ну, ну, посмотрим?»

Я вспомнил и засмеялся. Однако где-то в самой глубине сознания мелькнула мысль: «Никогда не думал, что Армен такой злопамятный…»

* * *

На этом строительная одиссея^{16} в Фобурге не закончилась — главное было впереди.

После водружения флюгера Армен дня три бездельно бродил вокруг Фобурга. А затем ушел из замка, сказав мне, что хочет посмотреть церкви, которых еще не видел.

— Надолго ты уходишь? — спросил я.

— Не думаю, что это паломничество будет дольше нашего с тобой.

Вернулся он через два месяца, подолгу сидел на куче камней, вычерчивая что-то на земле заостренной палочкой.

Я вставал засветло, но как бы рано я ни поднялся, Армен уже сидел на камнях и, прищурившись, глядел на новый чертеж.

Потом он стирал его подошвой башмака и рисовал новый.

И снова стирал.

Мы никогда не совали нос в дела друг друга. Но однажды я все-таки не выдержал и спросил:

— Что это ты задумал, Армен, а?

— Хочу построить часовню в честь Иоанна Крестителя, — ответил он быстро. Наверное, и ему хотелось с кем-то поделиться занимавшими его думами.

— Вот как, — ошарашенно промямлил я, не находя, что еще можно сказать при такой очень уж неожиданной новости. И желая как-то вникнуть в сказанное и попытаться понять, с чего это Армену вздумалось строить часовню, я спросил: