Пособие по укладке парашюта - [24]

Тужиться не получалось, хотя я старалась отчаянно…

Картина выходила офигенная: с одной стороны врачиха орет: «Кáкаем, кáкаем, кáкаем», с другой стороны Дима вякает: «Давай, я уже головку вижу».

Я у Димы на всякий случай поинтересовалась, правда ли там головка видна, на что он мне ответил, что вряд ли «там» еще что-то такое волосатое может быть. Но честно говоря, меня до последнего не покидало ощущение, что меня обманывают.

Через 15 минут меня перетащили на кресло. И вот тут мне показалось, что моя, Катечкинская, жизнь закончилась. Потому что на одной из потуг я издала такой вопль, что в мой бокс сразу же прибежали еще два врача. Надо сказать, что горло у меня до сих пор болит.

Дальше, по рассказам Димы, я стала вести себя совершенно некрасиво, а именно: требовала немедленно извлечь из меня ребенка «хоть как-нибудь» и рожать дальше отказывалась. Врачи вняли моим просьбам и на следующей потуге ребенка и правда вынули. Орать он начал в тот самый момент, когда показалась башка, и не прекращает это делать по сей день.

Вот так и прошли мои роды.

Самое неприятное началось потом.

На следующее утро мне привезли Фасольца. Я, конечно, знала, что у всякой сволочи и дети выходят соответствующие. Но или я не такая уж и сволочь, или мой ребенок куда талантливее меня…

Фасолец был важен, как директор кредитного отдела МВФ, и смотрел на меня презрительно. Я почувствовала себя страной-должником и совсем робко взяла его на руки. Бросив еще один уничтожающий взгляд, ребенок закрыл глаза. Это добило меня окончательно.

«Ну, – думаю, – засранец, я тебя носила, рожала, а ты даже на меня смотреть не желаешь». Не долго думая я ущипнула его за щеку и сказала:

– Привет, малявка.

Последнее прозвучало как-то жалко и неубедительно, и я ущипнула его еще раз. Малявка вздохнула, но глаза так и не открыла. Чего я только не делала! Крутила, щипала, трясла – хрен на рыло.

Юный Камдессю спал сном праведника, а на мои попытки познакомиться откровенно клал.

Я вздохнула и положила его назад на каталку.

В тот самый момент, когда спинка ребенка коснулась поверхности, он тут же открыл один глаз. Просканировав комнату на предмет моего наличия и не обнаружив объекта в поле зрения, Фасолец убрал перископ и открыл рот. Завопил он так, что я тут же подумала, что если это не прекратится, медсестры подумают, будто я его расчленяю тупым кухонным ножиком. Пришлось немедленно взять его на руки и начать трясти.

Через шесть часов меня начало колотить от «заоконного пейзажа», «гуль», «окошек», а к Агнии Барто появилась прямо-таки личная ненависть. Через четыре часа я посмотрела на себя в зеркало и поняла, что «волчок, который ухватит за бочок» не иначе как мой троюродный дедушка. Через два часа я, теряя тапки, понеслась в детскую поинтересоваться, не будут ли они любезны забрать моего отпрыска хотя бы на час.

Отпрыска забрали, но ровно через час привезли назад.

В таком ритме я прожила четыре дня. «Фокус с глазом» повторялся изо дня в день, оттачиваясь до совершенства. Отступая от темы, замечу, что дома программа была дополнена рядом других, не менее очаровательных, номеров.

К моменту моей выписки из роддома я потеряла 12 килограммов веса, приобрела завлекательные круги под глазами, и даже в шуме воды из-под крана мне слышался плач моего ребенка.

Мой день

Полночь. Тюремщик спит. Зеки гоняют вшей по камере и роют подземные ходы столовыми ложками. Потому что когда тюремщик проснется, будет поздно…

Итак, предыстория моего заключения вам уже известна. Хвостатый сперматозоид, девять месяцев рыданий – и розовожопый результат в кроватке. Старая, как мир, история, к которой в общем-то и добавить нечего. Очень хочется посоветовать вам размножаться почкованием или не размножаться вообще, но вы же все равно меня не послушаете… Поэтому просто опишу вчерашний день (уверяю, он ничем не отличается от позавчерашнего и вряд ли отличится от завтрашнего).

10.00. Продираю глаза от истошного визга.

Хочется улететь на Марс и умереть одновременно. Ну что поделаешь: мой ребенок обладает той особой тональностью, от которой дохнут канарейки, а тараканы уходят к соседям пятью этажами ниже.

Со всех ног ломлюсь на кухню за магической бутылочкой.

Пробегая коридор, отмечаю, что коты подвывают в унисон.

Очень жалею, что коты не канарейки.

10.30. Одеваю.

Но вообще-то это в «Ворде» одно слово. А в жизни все по-другому: комбез, две шапки, две пары носков, пеленка тонкая, пеленка толстая, одеяло байковое, одеяло шерстяное.

И овечий мешок.

Если хотите увидеть картину во всех красках, то попытайтесь надеть все вышеперечисленное великолепие на шимпанзе со сломанным позвоночником и нервным тиком всех конечностей.

Впрочем, где вам найти такую покалеченную макаку? Вряд ли вы меня поймете.

11.00. Выставляю в коляске на балкон. К коляске приделываю видеоняню, чтобы чадушко не вздумало концертировать на улице без моего ведома. Телевизор от видеоняни ставлю на кухню. Звук выворачиваю на полную.

11.15. Орет. Клацая жопой, качаю коляску на балконе.

11.20. Возвращаюсь на кухню. Жарю яичницу.

11.25. Орет. Клацая той же жопой, качаю ту же коляску на том же балконе.