Послеоккупационный период - [9]

— О… Сравнила! — успокоилась Цилина мама.

— А я помню, как ты ходила невестой с животом под подбородком, — взорвалась Семина мама. — Сучка ты пархатая… И твоя Цилька тоже!

— Это ты про мене?! Как ты будешь мене смотреть в глаза, если мы породнимся?!

Со всех окон и балконов стали выглядывать соседи. Им было любопытно.

— Сейчас уже есть дохтура, так они зашивают даже после родов так, как будто ничего и не было! — закричала соседка над нашим балконом. — Тем более, Сема тоже скоро будет тоже дохтуром, и достанет такие нитки, какие даже выдергивать после операции не нужно!

— При чем тут нитки? Фирка, ты совсем пришмокнулась! — мама Цыли даже подпрыгнула от злости. — Тебе хорошо, у тебя пацан, и в твоей голове только смехуечки!

— Сур-р-ра! — закричала, открывая свое окно, соседка напротив с нашего балкона. — Твоя Циля — взрослая девочка. Ты собираешься ее водить до старости за ручку?

Мама Цили подпрыгнула на месте еще выше.

— Кто тебя, дуру, спрашивает?! Может, между деточками еще ничего не было! Ты что, с фонариком дежурила? А как нарожает байстрюков, ты их будешь нянчить?

Фира с шумом захлопнула окно, но сказала последнее слово:

— Как ты говоришь, так ты таки права.

У тети Фиры был недостаток. Она всегда вмешивалась в разговор соседок, и громко высказывала свое мнение. Рядом с ней проживала тихая семья моряка загранплавания, в которой долго не было детей. Никому это не мешало, но однажды, когда муж-моряк, Андрей, был в рейсе, соседи стали выяснять во дворе, почему у них нет детей.

— Он просто неспособный! — уверенно закричала тетя Фира со своего балкона.

Жене моряка не понравилось такое выступление соседки, и когда Андрей вернулся из рейса, она пожаловалась мужу. Громадного размера матрос встретил во дворе маленькую тетю Фиру:

— Это Вы кричали соседям, что я неспособный?

— Что Ви, Андрушенька?!! Ви такой способный, такой способный!!!

Соседки зашумели во дворе. Кто поддерживал Андрея, а кто — Фиру…

Шум во дворе то затихал, то возникал с новой силой, а я поспешил с друзьями на море. Когда вернулся, меня встретил с веселой улыбкой сосед снизу, Миша, который был несколько старше меня:

— Как тебе понравился утренний концерт? Так это было только начало. Напрасно ты ушел. Давай познакомимся, твоего батю и маму, — так я уже знаю…

Только успел я зайти в нашу комнату, как со стороны двора раздался громкий голос Миши:

— Дядя Изя, почему ты так редко бываешь дома?

— Я зарабатываю деньги, — старческим голосом прохрипел сосед с третьего этажа.

— Ты хошь помнишь, сколько тебе лет? — продолжал во все горло допрашивать Миша соседа.

— Семьдесят. А что? — недовольно прохрипел дедусь.

— Когда же ты собираешься тратить деньги? — громко спросил Миша.

— Не волнуйся, у меня есть те, кто умеет тратить…

Еврейская артель «Трудпобут»

Мастеровые всех специальностей, а тем более основатели огромной артели, были в основном пожилыми евреями. Их дети и внуки почему-то хотели учиться в высших учебных заведениях, и приходилось принимать учениками любых одесситов.

Тетя Лида устроила «по большому блату» Толика Тита в художественную мастерскую на Тираспольской площади. Филиал артели занимался изготовлением плакатов, табличек, и прочих высокохудожественных произведений. Ученики мастеровых долгое время занимались подсобными работами, среди которых выделялась обязательная доставка спиртного по заявкам «художников».

Познакомился Толик с Мишей-пуговичником, который держал мастерскую в конце двора на Дерибасовской в № 17, рядом с магазином «Куяльник». Миша был старше нас, и уже вступил в партию. Он слыл сибаритом, любил красивых женщин и хорошие вина. После приема изрядной порции уважаемого им напитка он не мог спокойно сидеть за рабочим столом. Миша, с блеском в черных глазах, подскакивал на стуле, и весело исполнял на мотив буги-вуги:

Цвей гейн, цвей гейн,

Цвей гейн барухес,

Цвей гейн, цвей гейн,

Киш мер ин тухес!..[4]

Он знал множество анекдотов, и применял их к месту.

Любил Миша и партийную жизнь, о которой, выпив бутылку крымского портвейна, рассказывал в лицах. С его слов запомнилось партсобрание, посвященное борьбе с хищениями на предприятии.

За длинный стол, покрытый красной материей, на какой обычно писали лозунги, расселся президиум, предложенный секретарем партбюро. Первое слово торжественно предоставлялось директору. Для начала руководитель с серьезным лицом охарактеризовал международное положение, в котором оказалась артель. Затем постепенно перешел к теме партсобрания:

— Центральный комитет нашей партии, и лично товарищ Сталин уделяют все свое внимание хищениям нашей собственности…

Директор внимательно посмотрел в ту сторону, где расселся со своими сапожниками-коммунистами их бригадир Гиперштейн. Видимо, директор имел от кого-то информацию о работе сапожной мастерской. Или директору показалось, что бригада маловато откидывает ему от своих доходов.

— Нашей партийной ячейке, я хотел сказать, бюро, оказана большая честь побороться с расхитителями нашего имущества!

Директор еще внимательнее посмотрел на бригадира сапожников, что не ускользнуло от внимания Изи Рабиновича.

— Прошу всех коммунистов дать отпор троцкистам и бухаринцам и осудить практику разворовывания того, что мы имеем на сегодняшний день. Работникам нашей передовой артели не следует смотреть на несознательных граждан, которые тянут по домам то, что надо и не надо… Вам что, зарплаты не хватает? На Соловках или Колыме будет хватать?! Вперед к победе коммунизма!!! За дело Ленина-Сталина…