Послеоккупационный период - [7]

Если у кого-то возникали вопросы о том, зачем нам воевать с Америкой, в ход шел убойный аргумент: «Они там негров линчуют». После этого все сомнения исчезали. Мы точно знали, что чернокожие американцы — люди хорошие. Именно они нам щедро швыряли жевательную резинку совсем недавно.

В помещении бывшей румынской столовой открыли «красный уголок». Перед каким-то советским праздником хор молодых работниц швейной фабрики долго репетировал «Песню о Сталине». Пожилой руководитель художественного коллектива старательно следил, чтобы кто-то не «пустил петуха» в самый ответственный момент. За такой промах весь хор во главе со стареньким директором имел шанс продолжить совершенствование вокального мастерства далеко от Одессы…

Солистка хора, смуглая красавица, с очень серьезным видом выводила:

С песнею боясь и побеждая,

Наш народ за Сталиным идет…

Так я слышал и запомнил. Кто-то из товарищей меня поправил: «Не боясь, а борясь». Я взорвался: «Подумай сам, — как можно бороться с песней?»

В один из весенних дней в школе произошло важное событие. После перемены в класс вошла директор школы Бумма Натановна, женщина полная и невысокая. За ней следовал мужчина крепкого телосложения, тоже не очень рослый. Директриса с обычным для нее пафосом представила нам нового учителя.

— Дети, с сегодняшнего дня вы будете изучать физику, а преподавать ее вам будет Арон Евсеевич.

Затем Бумма Натановна по-военному развернулась через левое плечо и вышла. Арон Евсеевич спокойно взял в руки мел и стал объяснять, зачем нужно знать физику. Тем временем Вова Будниченко готовил к запуску снаряд из жеваной бумаги, затем тщательно целился из рогатки в лоб Миши Рабиновича.

Как назло, в момент выстрела учитель обернулся от доски. Реакция Арона Евсеевича оказалась молниеносной — он с силой метнул в Буду мел, находившимся у него в руке, но промахнулся. Ответ Буды не заставил себя ждать. Он успел выкатить о удивления глаза, а рука уже бросала в учителя чернильницу-невыливайку. Меткость обоих участников этой дуэли значительно уступала быстроте их реакции. Вова тоже промазал, но в доску все же попал — на ней расплылась крупная размашистая клякса, а на полу блестели осколки керамический чернильницы.

В классе стало тихо как в морге. Арон Евсеевич, как ни в чем не бывало, вновь повернулся к доске, взял другой брусок мела и продолжил урок. Мы его зауважали, впрочем, и Вову тоже.

На большой перемене наши классы выстроили в школьном коридоре. Впереди шеренги учителей стояла Бумма Натановна. Она долго рассказывала о том, какими ленинцами-сталинцами нам предстоит стать прямо сейчас, сразу после этой перемены. Она почти закончила — финал речи прервал громкий стук барабанов. Кто-то сзади шеренги учителей несвоим голосом закричал: «К борьбе за дело Ленина-Сталина будьте готовы!» Школьники догадывались, что происходит. Нам на шеи повязывали принесенные из дому красные галстуки, мы кричали «Всегда готовы!», но не покидало чувство какой-то нереальности.

Опять застучали барабаны, и еще громче заскрипел горн. Под эти звуки, отдаленно напоминающие музыку, мы «с пионерским приветом» разошлись по классам.

Я чувствовал себя почти Павликом Морозовым, но судьба и Господь уберегли меня от соблазна кого-нибудь «заложить». Не успел я насладиться своим пионерством. Во время урока арифметики ко мне подошел учитель Иван Григорьевич и за какую-то шалость сорвал с меня красный галстук.

В статусе единственного октябренка среди пионеров была какая-то чарующая исключительность. Таким же изгоем, вероятно, чувствовал себя какой-нибудь крестьянин-единоличник, не принятый в колхоз или не пожелавший в него вступать. Я пересел на последнюю парту и стал рисовать карикатуры на учителей и учеников, отвечающих у доски. К этому положению вскоре привыкли все. Привык и я.

Интересно, что несмотря на отсутствие документального подтверждения принадлежности к ленинской пионерии, про мое исключение помнили несколько лет, и когда всех принимали в комсомол, про меня «забыли». Этот факт меня тоже не расстроил. Я и в самом деле успехами в учебе не блистал, а там собрания, заседания… Где на них запастись временем?

В удачные дни мы с корешами заходили в забегаловки, коих в Одессе развелось видимо-невидимо. Мы, пацаны, гордо пили сухое столовое вино наравне с взрослыми ханурями. Было интересно узнать, о чем они думают. Как выяснилось, ни о чем хорошем они не думали.

Алексей Юрьевич Чайка

Учитель русского языка и литературы Алексей Юрьевич Чайка, коренной одессит, до революции окончивший Новороссийский университет, начинал свою трудовую деятельность в царской гимназии. Нас учить он стал в седьмом классе.

А. Ю. Чайка был уверенным в себе интеллигентом, из тех, кого на то время почти не осталось. Этот культурнейший человек каким-то чудом избежал репрессий. Он любил русскую литературу самозабвенно, а преподавал ее так, что класс замирал, слушая монологи персонажей Гоголя, Чехова и Достоевского.

Отдельные отрывки произведений Алексей Юрьевич читал в лицах, входя в образы героев. Уроки-спектакли проходили перед нашими горящими глазами, и нам хотелось читать самим. Он был предельно деликатен в общении с учениками, учил не заучивать, а осмысливать. Иногда читал произведения, которых не было в школьной программе. Он нас ни о чем не предупреждал, а мы не знали, чем рисковал наш учитель.