Послеоккупационный период - [11]

Директор артели решил положить конец дискуссии:

— Товарищи коммунисты! Не могу передать словами оту радость, с какой я смотрел на вас. Вы-таки правильно понимаете линию нашей родной большевистской партии, намеченную лично товарищем Сталиным на искоренение воровства в нашей артели. Ваше отношение к несунам, и к тем, кто «рвет наши подметки на ходу» по пути к коммунизму — очень принципиальное. Я, наконец, понял, как переживают наши товарищи за имущество артели. Запишите в протокол собрания: «Мы отыщем эту злополучную подметку!»

Директор сердито посмотрел на Гипештейна, тот вскочил с места, и бодро отрапортовал:

— Считайте, товарищ директор, что мы ее уже нашли.

Директор изумился:

— Товарищ Гиперштейн, Вы правильно поняли политику партии. Выкупите эту злосчастную подметку всей бригадой! На этом партсобрание, посвященное борьбе с хищениями в артели «Трудпобут» объявляется закрытым!

Коммунисты развеселились в предвкушении полагающегося в таких случаях праздничного ужина. Они не сговариваясь направились в ближайшую столовую, в которой их уже встречали радостными лицами официанты. За водкой побежали молодые расторопные коммунисты и кандидаты.

За длинный стол уселись с веселыми шуточками «на свои места» Рабинович, Фукс, Гиперштейн, Перельштейн, Керцнер, Бикицер… Президиум с директором расположился отдельно. Пьянка обычно продолжалась долго, и никто уже ни на кого не сердился.

Таким мне запомнился рассказ Миши-пуговичника об его партийной жизни. Сам Миша никогда на партсобраниях не выступал. Воровать ему было действительно нечего, поэтому он просто слушал выступающих ораторов и голосовал, когда требовалось.

Художники мастерской, в которой работал учеником Толик, обладали одесским пьяным юмором, и применяли его ежеминутно, весело отчитывая ученика, если тот не справлялся со своими обязанностями. Утром, изобразив разгневанного большого начальника, бригадир художников, строго оглядывая подчиненного поверх роговой оправы, басил на Толика Тита:

— И…, и …, — уже девять часов, а я не вижу своего портвейна! Другой на моем месте заматерил бы тебя до потери пульса, а я — так нет! Потому что добрый сильно…

— Не поступала еще такая команда, не поступали и деньги на нужды трудящихся, — оправдывался Толик.

Деньги на столике бригадира появлялись мгновенно, как в цирке у фокусников.

— Не говори мне о любви, — высокопарно изъясняясь, протягивал 25 рублей Изя.

Откуда он их брал, всегда было загадкой. Деньги просто прилипали к его рукам. Талант.

— Гей цин бене момон, — ласково посылал бригадир ученика за вином, одновременно направляя его к какой-то маме.

Толик в мгновенье ока доставлял две бутылки крепленого вина из гастронома на Тираспольской площади. Художники весело усмехались, разворачивая завтраки, принесенные из дома и предчувствуя конец страданий. Первую рюмку наливали ученику за его исполнительность.

— Знай мою доброту, и пей за мое здоровье — назидательно басил Изя. — Сдачи не надо.

Иногда в такой торжественный момент появлялся заказчик. Художники любили клиентов и из Большой Долины, и из Малой. Обычно они представлялись начальниками колхозных виноделок:

— Скажите, с кем я могу поговорить о заказе?

Важно подходил бригадир Изя:

— С кем имею честь?

— Я — заведующий винным складом совхоза «Светлый путь».

— Не вижу ничего светлого… — басит Изя.

Заведующий суетится, развязывает мешок, достает из него бутылёк желтоватого вина и большой кусок сала:

— Чем богаты, тем и рады…

— Даже не знаю, чем вас отблагодарить, — заулыбался Изя. — Извините, я забыл спросить, «светлый путь», это куда?

— О таком нам никто не говорил, а поэтому я не знаю. Зато знаю, что нам нужно: три плаката «Слава ВКП(б)», и три — «Слава товарищу Сталину!», благодетелю нашему.

— Рая, выпиши квитанции на изготовление транспарантов.

Рая, приемщица заказов и учетчица по совместительству, спрашивает Изю:

— Второй плакат состоит из пяти слов?

Изя со звоном бьет себя по лбу огромным кулаком:

— Где ты видела транспаранты про Сталина — благодетеля нашего?!

— А может быть, этого колхозника к нам специально подослали из МГБ, — не сдавалась Рая, понявшая свою оплошность.

Представитель колхоза начинает божиться, что он не имел ничего плохого в виду, просто его переполняли чувства к товарищу Сталину. Изя успокаивает его, протягивает руку, в которую ложатся 50 рублей за срочность исполнения:

— Это — совсем другое дело, это — по-коммунистически.

После ухода заказчика начинается застолье. Иногда к компании примыкает бригадир скорняков Керцнер, признающий только хорошие коньяки.

— Толик, будь другом, забегай за бутылочкой КВВК.

Обычно так дружили до вечера, когда всем хочется петь:

Ой, да я не буду, ой, да я не стану, —

Я, мальчишка, не достану.

И мастерская хором взрывалась:

Нет, ты будешь, нет, ты станешь,

Я нагнусь, а ты — достанешь!

На следующий день художники, уставшие, но полные решимости, перебирали ногами с разных концов города в направлении Тираспольской. Для новых трудовых свершений, за которые вся мастерская была увешена вымпелами ударников.

Золотарь

Послевоенный город заселялся очень плотно, вплоть до подвалов, которые, обычно, не были коммунальными. В больших полуподземных помещениях праздновали одесситы именины, свадьбы, советские праздники…