Послеоккупационный период - [45]

— Во всех поездах были вагоны, в которых немцам запрещали ездить. Мне было стыдно садиться в эти вагоны, но ездить вместе с немцами строго запрещалось. По сравнению со светлой опрятной униформой союзников наше порыжевшее и оборванное обмундирование выглядело убого. Русская военная форма очень хороша для передвижения ползком по грязи на большие дистанции, прозябания в окопах, лежания в братских могилах, но она плоховато смотрелась в побежденном Берлине.

В поездах советские солдаты и офицеры, не всегда вовремя снабжавшиеся папиросами, скручивали толстенные махорочные «козьи ножки» и пыхтели самосадом. Американцы, англичане и французы спешили угостить их «Честерфилдом», чтобы не угореть.

Позже наших военных переодели в приличную форму оккупационных советских войск. Офицерам разрешили привезти свои семьи в Германию. В основном, жены были колхозницами, которым повезло. Они стали покупать одежду в немецких магазинах и наших военторгах, расположенных на территории воинских частей, частично снабжавшихся из резерва союзников.

Колхозницы накупили недорогих ночных рубашек и стали, глядя одна на другую, гордо разгуливать в них по городкам восточной Германии. В войска был направлен срочный приказ, запрещавший женам наших офицеров и сверхсрочников появляться на улицах в нижнем белье. Женщины были не виноваты: о существовании таких предметов туалета они, в основном, узнали там, в Германии.

Как-то соседка рассказала маме анекдот:

Пришла колхозница в магазин, и спрашивает:

— У вас бухгалтер е?

— Сейчас нет, есть только заместитель.

— Нэхай будэ заместитель, абы цыцкы трымав!

По своей трагичности судьба Якова Григорьевича Бондарского, работавшего в том же цеху, была схожей с судьбами многих одесситов, да и вообще советских людей. Отслужил он во фронтовой разведке всю войну. Везунчик — вернулся без единой царапины, и уверовал в свой ум и фортуну.

В Одессе для него нашлось место водителя грузового автомобиля, и жил он по тем временам безбедно. Вез как-то из колхоза полный кузов девушек в город. Проезжали пшеничное поле, и девушки затарабанили кулаками по крыше кабины. Яша остановился. Девушки резво побежали в поле. Вскоре вернулись. Некоторые держали в руках букетики маков с колосками пшеницы. Смеялись. Утром Бондарского вызвали в милицию:

— Яков Григорьевич, вы видели женщин, несущих с поля колоски пшеницы к машине?

— Нет, девушки остановили автомобиль, и попросились посетить поле по естественной надобности. Это все, что я знаю, а подглядывать за такими делами — не приучен.

Следователь:

— Позвольте Вам не поверить. Существует закон, по которому похитившему с поля три колоска зерновой культуры полагается срок заключения до пяти лет, а Вы являетесь соучастником преступления!

Завели дело по статье «знал — не сказал», и Якову пришлось ехать к Ковпаку (так ему посоветовали), который пообещал помочь:

— Если все обстоит так, как Вы рассказали — вас простят.

Со временем все забылось. Яков больше свою фортуну не испытывал, но…

В 60-е предложили ему высокооплачиваемую работу. Кому же не хочется заработать?

Яков стал доверенным лицом хозяина подпольной артели. Однажды его послали в Москву, передать министру легкой промышленности СССР пакет с миллионной взяткой. В Одессу он привез какой-то хитроумный оверлочный станок прямо с ВДНХ. Но артель уже находилась под пристальным вниманием КГБ.

Вскоре коммерсанты были арестованы, и стали во всем чистосердечно признаваться. Вызвали и Якова. Ему ничего не оставалось, как все рассказать, но настаивать на том, что он не знал, что было в пакете. «Хозяин» на очной ставке очень просил Яшу признаться, но Бондарскому никак не хотелось сидеть даже в компании министра. Уперся он, как говорят, рогом.

Держали Яшу в КПЗ КГБ ровно столько, сколько разрешено законом, потом выпускали до вечера. А в сумерки снова забирали, и везли в следственный изолятор. Именно его показаний не хватало для ареста министра. В течение нескольких месяцев Яков потерял здоровье на нервной почве. Иронизируя по поводу своего ума, он бравировал:

— Я — умный, но мало… Мой сосед всю жизнь проработал слесарем, так он имеет дачу, машину, а я нажил нервную болячку…

Жорик подначивал Яшу:

— По какому такому праву? На каком таком основании?

Оба они хорошо знали свои «права и основания».

Иногда Яков вспоминал довоенные времена, когда он мечтал о большой дружной семье. Тогда водители автомобилей были в таком же почете, как теперь космонавты, а может, и в большем. По крайней мере, нередко можно было видеть милиционера, охраняющего сон пьяного водителя. ОРУДовец стоял рядом с автомобилем, в котором спал шофер, и отгонял зевак:

— Отойдите, товарищи! Вы что, пьяных не видели? Дайте отдохнуть шоферу!

И он не покидал пост до тех пор, пока водитель не проснется, и не уедет.

Как-то я разговорился с Яковом о его здоровье:

— Толик, с тех пор, как мне повредили нервную систему, у меня часто болит голова. Не действуют никакие таблетки, зато я стал таким сексуально озабоченным, каким не был никогда! Заметь, все, у кого с головой не в порядке, вплоть до лежащих в дурдоме, в половом отношении — гиганты. Наверное, природе не нужно много умных. Дурак никогда в себе не сомневается. Он — самый умный, и все! Поэтому глуповатые чаще добиваются в жизни успеха. На всю жизнь им хватает одной, часто навязанной им, мысли. Ей дурак может следовать до конца своих дней… Умный же во всем сомневается, а что говорит народная мудрость? — «Дуракам счастье»! — Яков поднял указательный палец выше головы, что означало: «Я все понял в этой жизни, и все сказал!»