Последыш. Том I и II - [5]

Итак, тянулась долгая полярная ночь. Дули ледяные ветра, заметали Барентсбург метели, и день, похожий на ночь, сменялся новым днем. Бармин обустроился и, учитывая его непростые обстоятельства, жил теперь совсем неплохо. Во всяком случае, гораздо лучше, чем его тезка. Еды хватало, топлива тоже. Опять же баня. Какое никакое, а все же развлечение, не говоря уже о книгах. И единственное, что мешало Игорю Викентиевичу вполне насладиться новой жизнью, — ведь он снова был молод и здоров, — это одиночество. Конечно, целый город — это отнюдь не одиночная камера, но по факту он превратился из ссыльнопоселенца в тюремного узника. Не с кем не то, чтобы поговорить, но даже просто поздороваться, да и занять себя, в общем-то, нечем. По-первости дел, казалось, невпроворот, но прошло немного времени и все как-то устаканилось. И у Бармина образовался досуг, а он к такому совершенно не привык. Игорь Викентиевич всю жизнь то учился, то работал, то совмещал одно с другим. Опять же семья: жена, дети, внуки. Друзья. Пусть их было немного, но зато это были именно друзья, а не какие-нибудь левые знакомые. Но, если и этого мало, то интернет вам в руки, господин профессор: иди куда хочешь, смотри, что вздумается, — хоть порнуху, хоть артхаус, — читай, ищи и находи. Но здесь в Барентсбурге не было у него ни лаборатории, ни студентов. Не было семьи, — думать о которой он себе запретил, — и интернет тоже отсутствовал. Оставались только книги, но этого было явно недостаточно, и тогда Бармин стал моделировать мир, в который его забросила нелегкая. Данных не хватало, но кое-что все-таки получалось домыслить.

Итак, с точки зрения географии и законов физики этот мир ничем особенным, похоже, не отличался. Те же материки, имеющие к тому же привычные глазу очертания, крупные острова типа Мадагаскара, Сицилии или Англии в положенных им природой местах, горы, моря и реки с озерами. Расположение звезд на северном небосклоне, сила тяжести, полярное сияние, которое здесь называли калькой с латыни — Сеянием Борея[8]… Отличия коренились в политической истории. Другие страны, хотя и с похожими или просто понятными названиями, иное распределение политических сил на «большой шахматной доске». Все, вроде бы, то же самое, что и в его прежнем мире, но выглядит так, как если бы кто-то нарочно перемешал все — народы, языки и государства, — и выбросил их на географическую карту случайным образом. Взять, хотя бы, Великое Княжество Русское и Литовское. Бармин о таком ничего не знал. Помнил о Великом Княжестве Литовском, о котором лет эдак сорок тому назад рассказывал в Тракае литовский экскурсовод. Дело происходило еще в советское время, так что литовец не изображал из себя европейца без страха и упрека, и говорил по-русски. К слову сказать, совершенно без акцента. Но дело было не только в этом. Бедный недоросль Ингвар считал себя подданным Великого князя. Однако на поверку, дела обстояли куда сложнее. Великое княжество являлось всего лишь одним из едва ли не двух десятков княжеств, графств и герцогств, входивших в Великорусскую империю. И, если верить, прочитанным книгам, это было отнюдь не аморфное образование, а крепкое централизованное государство, а все эти княжества — Тверское там или Черниговское, — являлись по сути всего лишь административными единицами, но никак не самостоятельными пусть и объединенными под одним скипетром странами. Делегирование власти «на места» касалось всего чего угодно, кроме денежной эмиссии, регулярной армии и сил правопорядка. Даже прав заключать напрямую договора с иностранными государствами император им почти не оставил. Так, сущие крохи, чтобы не чувствовали себя совсем уж «униженными и оскорбленными». Так что бедняга Игорь являлся подданным империи, а чисто административно находился сейчас на территории Новгородского княжества.

Вообще, как понимал теперь Бармин, отрок Ингвар был парнем неумным и невнимательным. И его интересы касались совсем не тех предметов, которые пригодилось бы теперь Игорю Викентиевичу. Недоросль — недоросль и есть. Его ведь учили, вроде бы. Но в актуальной памяти всплывали одни лишь птички, цветочки, облака на небе, да цвет морской воды, а вот на то, что четыре сотни солдат и поселенцев говорят на трех разных языках и добром десятке диалектов русского, он внимания не обращал. И теперь Бармину приходилось восстанавливать это утерянное знание буквально по крупицам. По косвенным данным. По спискам насельников Барентсбурга, хранившимся в доме коменданта, да по своим собственным словам, которые он произносил вслух. Слушал себя, когда читал вслух или говорил с самим собой, и вычленял в своей собственной речи русские слова, относящиеся, судя по всему, к высокому — книжному — стилю, и слова, принадлежащие норну[9] или поморскому говору. Игорь этого сделать не смог, вот и приходилось теперь мучиться Игорю Викентиевичу. Ему вообще пришлось потрудиться, чтобы разобраться, — пусть и вчерне, — в денежной системе, политическом устройстве и актуальной, насколько это возможно, внутренней и внешней политике Великорусского государства. Впрочем, упорства ему было не занимать, умом и талантом бог не обделил, а времени, как уже было сказано, у него было столько, что хоть отбавляй.