Последствия неустранимы - [3]

— Как Головчанский расплачивался с бригадой? — спросил Бирюков.

— Должно быть, хорошо платит. Мужики вкалывают на совесть.

— Деньги где они получают: в конторе или у самого Головчанского?

— Чего не знаю, про то врать не стану… — Максим Маркович подзадумался. — Оно, как говорится, строительство дачи еще не закончено — внутренней отделки невпроворот. А, помнится, Хачик, говорил одному «бичу», что деньги Сан Силич выложит на бочку, когда сдадут объект.

— Какой?

— Кто знает, какой объект подразумевался… Может, дача, а может — государственный…

— Как он выглядит, этот Хачик?

Пятенков снизу вверх посмотрел на рослого Бирюкова:

— Телосложением — не слабее тебя и Сан Силича, годами — тоже в вашем с Сан Силичем возрасте, возле тридцати. Черный… Рычит тигром… Возможно, и не по злости — разговор у него такой грубый. Но глазищи у Хачика бандитские — это точно, хоть в церковь не ходи…

Рассказал Максим Маркович Антону и о том, как вчерашним вечером, когда электричка уже отправилась из райцентра в Новосибирск, здесь, на даче, бригадир Хачик и Головчанский «срезались на ножах». Из-за чего сыр-бор разгорелся, Пятенков не знал, но своими собственными ушами слышал, как Хачик пригрозил Александру Васильевичу: «Ох, начальник! За такие шутки на Кавказе башку отрывают!» Вся бригада сразу бросила работу и ушла. Максим Маркович в это время на втором этаже дачи вставлял оконные рамы. Когда он спустился, Головчанский сердито ходил по комнате из угла в угол. Увидев Пятенкова, спросил: «Выпить хочешь, Маркович?» Пятенков не отказался. Александр Васильевич принес откуда-то с веранды пузатенькую бутылку коньяка с завинчивающейся пробкой. Выпили по наперсточку, недолго поговорили о засушливом нынешнем лете. После того Головчанский передал Пятенкову ключ от дачи и попросил: «Будь другом, Маркович, постереги мое хозяйство, чтобы эти бичи не растащили. Вернусь из отпуска — заплачу. А теперь иди отдыхай, мне надо спокойно одному подумать…»

Пятенков сунул руку в карман и показал Бирюкову плоский бронзовый ключ от английского замка:

— Вот он, ключик Сан Силича!

— Вы можете нам показать, что там, внутри дачи? — спросил Бирюков.

— Отчего же не могу? Хоть сию минуту пойдем смотреть…

Внутри двухэтажный домина Головчанского был действительно еще не отделан. На полу засохли сгустки штукатурки. У стен громоздились плахи, шпунтовая рейка, большие листы добротной фанеры. Посередине просторной комнаты на нижнем этаже желтела кучка просеянного песка, рядом лежали бумажные мешки с цементом и алебастром, валялись строительные инструменты.

Пятенков провел оперативников по всему дому и, словно опытный экскурсовод, объяснил, где Головчанские планируют сделать кухню, где — зал для приема гостей, где — комнаты: хозяина, хозяйки, детскую. Когда «экскурсия» закончилась и оперативники спустились с верхнего этажа, Максим Маркович простодушно принялся пересказывать то, что уже рассказывал Бирюкову.

— Где те рюмки, из которых вы с Головчанским вчера выпивали? — спросил подполковник Гладышев.

Максим Маркович смущенно отвел глаза в сторону:

— Так мы всего по наперсточку из одного стакана дернули.

— Где тот стакан?

— Ну, может, не конкретно, что стакан, а как бы это… — окончательно смутился Пятенков и показал на эмалированную кружку, стоящую на ящике возле ведра с водой. — Вон из той посудины причастились.

Гладышев покачал головой:

— По полной?..

— Ни-ни! Говорю, по наперсточку, на донышке. Даже закусывать не стали.

В разговор вмешался прокурор:

— Перед тем как с вами выпивать, Головчанский трезвым был? — спросил он Пятенкова.

— Как стеклышко.

— А когда выпили, опьянел?

— Ни в одном глазу!

Прокурор, показывая на кружку, сказал следователю Лимакину:

— Оформи этот «наперсточек» на экспертизу…

Подполковник Гладышев отозвал Бирюкова в сторону, тихо спросил:

— Что скажешь, начальник розыска?

— Пока, Николай Сергеевич, ничего не скажу. Пытаюсь сообразить: почему Головчанский вчерашним вечером вместо Новосибирска оказался здесь, в кооперативе?..

— Чувствует мое старое сердце что-то недоброе… — Гладышев взглянул на жестикулирующего перед прокурором Максима Макаровича. — Как бы этот свидетель не оказался обвиняемым…

Бирюков промолчал.

— Эх, неприятность… — Подполковник досадливо щелкнул пальцами. — Хотя, знаешь, Антон Игнатьевич, вскроет Борис Медников труп, а там — обыкновенный инфаркт без малейших признаков насильственной смерти.

Бирюкову была понятна озабоченность начальника милиции. Лишение человека жизни — одно из самых тяжких преступлений. Вред, причиненный большинством правонарушений, можно как-то компенсировать, устранить или уменьшить. Последствия же убийства неустранимы.

— Все может быть… — ответил Антон вслух, а про себя подумал, что даже при «инфарктном исходе» смерть Головчанского — такой орешек, над которым придется в первую очередь маяться ему — начальнику отделения уголовного розыска.

— Какие неотложные действия считаешь нужным провести? — спросил подполковник.

— Прежде всего надо установить, почему Головчанский вчера не уехал из райцентра…

2. Обморок Нади Тумановой

С места происшествия Бирюков возвращался в райцентр с Олегом Тумановым. Ехали в машине вдвоем. Антон завел разговор о Головчанском, однако Туманов, к сожалению, оказался из той категории личных шоферов, которые порой даже во вред делу старательно берегут репутацию своего шефа. По ответам Олега получалось, что Александр Васильевич был не только прекрасным руководителем, но и человеком, безупречным во всем.