Последняя жатва - [33]

– Умничка… я чуть не забыл… ее записка. – Я лихорадочно начинаю рыться в карманах. – На днях мне приснился ночью этот жуткий кошмар… а потом я обнаружил вот это. – Я вытаскиваю записку Умнички и отдаю ее мисс Грейнджер.

Она разворачивает листок.

– Я тебя не понимаю.

– Посмотрите, что там написано.

Она озадаченно смотрит на меня.

– Это же чек с бензозаправки.

Я выхватываю у нее листок.

– Нет, тут было совсем другое. Это была записка Умнички, в которой говорилось: «Он грядет».

Мисс Грейнджер берет мои руки в свои.

– Клэй, что бы ты ни видел… что бы, как тебе кажется, ты ни видел, все это только порождение твоего подсознания. Твои кошмары… твои видения… это просто следствие страха, который порой завладевает тобой. Ты боишься за Умничку, за Эли, за всю свою семью, и это совершенно нормально. – Эли что-то бормочет. – Тебе пора идти. – Мисс Грейнджер подходит к дивану и внимательно всматривается в лицо Эли.

– Но разве не я должен буду отвезти ее домой? Если она проснется и обнаружит рядом с собой только вас и увидит на себе эту странную, ни на что не похожую ночную рубашку и…

– Я уже год работаю с Эли как психолог. Так что она не испугается. Вполне объяснимо, что после того, что случилось во время матча, она обратилась ко мне.

– Что? Почему вы не сказали мне об этом раньше?

– Я не знала, можно ли тебе доверять.

– Почему она ходит к вам на сеансы психотерапии?

– Во время наших сеансов она в основном говорит о тебе. Общество охраны старины запретило Эли с тобой общаться, но ей тебя очень недостает. И она беспокоится за тебя. Ты должен помнить, что с ее точки зрения это не она изменилась, а ты, она считает, что это ты ее бросил.

У меня такое чувство, будто кто-то только что ударил меня ногой в живот.

Все это время я мог бы находиться рядом с нею, оберегать ее.

Я делаю шаг к Эли, но мисс Грейнджер останавливает меня.

– Не беспокойся, – говорит она, ведя меня к двери. – Ведь на нашей стороне Бог.

Глава 16

В нашем доме темно и тихо – так же, как в любую другую ночь, но сейчас все стало совсем другим.

Более зловещим.

Я вымотан из-за того, что все это время моя кровь была полна адреналина, но мой разум активен, взбудоражен. Я иду на кухню и начинаю копаться в холодильнике. Схватив яблоко, я тру его о рубашку и откусываю от него громаднейший кусок, одновременно высматривая, что еще можно было бы съесть. Но вижу перед собой только одно – этот кровавый, оставшийся после чужого ужина бифштекс. И весь мой аппетит пропадает.

Я беру тарелку с бифштексом и вилкой соскребаю его с нее в собачью миску. Пока я мою грязную тарелку, в кухне как по волшебству появляется Хэмми. Он вбегает через собачью дверцу во входной двери, хватает бифштекс и удирает, держа его в зубах.

– Предатель, – говорю я, качая головой.

Никогда мне не понять этого пса. Для сна у него есть мягкая, теплая подстилка в доме. Черт побери, да Умничка, вероятно, позволила бы ему спать в ее кровати, если бы он только захотел. Но вместо этого он все ночи напролет бегает по периметру нашего пшеничного поля, как будто что-то ищет… чего-то ждет.

Я пишу записку Джесс на задней стороне конверта письма от какого-то колледжа в Техасе, который все еще пытается залучить меня к себе, чтобы я играл в американский футбол в их команде.

Мы все завтра в шесть вечера должны быть на Празднике урожая, так что выгляди к этому времени нормально. Ты моя должница.

Когда я поворачиваюсь и обхожу стойку перил лестницы, чтобы подняться на второй этаж, мимо меня, громко жужжа, в гостиную пролетает муха. Я засовываю записку в задний карман джинсов и хватаю мухобойку, висящую на гвозде в кухне. Муха садится на голую белую стену, туда, где раньше висело распятие.

Их тут не меньше десятка, жирных и вялых, медленно, с жужжанием летающих около этого места на стене, как будто что-то удерживает их именно тут, и они находятся в гостиной уже несколько недель. Я отвожу руку с мухобойкой назад.

– Не надо. – От голоса мамы я вздрагиваю. – Они все и так скоро подохнут… сами, без нашего вмешательства, – шепчет она.

Я понимаю, что маятник качнулся в другом направлении. Теперь она вспомнила все, и я чувствую, как из нее так и сочится душевная боль.

Я прислоняю мухобойку к камину и сажусь на диван рядом с ней. И мы начинаем смотреть на мух. Есть что-то странно гипнотическое, невольно приковывающее взгляд в том, как они на несколько минут садятся на стену, затем, жужжа, взлетают, вьются рядом и садятся опять, но уже на другие места. Они проделывают это снова и снова, как будто ими кто-то дирижирует.

Мне хочется рассказать маме все, что я узнал об отце, об Обществе охраны старины, о мисс Грейнджер, о метках… но я не могу. Я все еще не до конца понимаю, что именно происходит и чему верить. Возможно, когда вся эта история закончится и я буду знать, что нам всем больше ничего не грозит, я ей расскажу. Но сейчас мне нужно просто ее успокоить. Больше всего мне хочется именно этого – дать ей лучик надежды.

– Все будет хорошо, – говорю я, доставая из кармана извещение о том, что Умничку приняли в частную школу, и вкладывая его ей в руку. – Завтра я повезу Умничку в Мерфивилль, чтобы ей показали частную среднюю школу – Всех Святых. Ее туда приняли.