Последняя реликвия - [61]

Из всех присутствовавших на торжествах только один человек не принимал участия в общем веселье, и это… была сама невеста. Агнес оставалась молчалива и безучастна, лицо ее могло поразить пристрастного наблюдателя мертвенной, почти прозрачной бледностью, черты его словно окаменели, а на неподвижных губах застыла улыбка, мало отличающаяся от улыбки… на лице покойника. Шутки гостей, разгоряченных парами Бахуса, не всегда деликатные, не вызывали краски на ее щеках, ни разу не заставили ее отвлечься от неких тяжелых мыслей. Слышала ли она эти шутки? Слышала или видела ли она на своем свадебном торжестве вообще что-нибудь?.. Едва ли, так как она не проронила почти ни слова, никого не приветствовала вежливым кивком, никого не согрела счастливым взглядом; ее тусклые, ничего не выражающие глаза были все время устремлены куда-то в сторону, или вдруг взором своим она уходила внутрь себя, сосредотачивалась на чем-то своем. Сидя на собственной свадьбе, она, однако, отсутствовала на собственной свадьбе. Обычно совсем не так выглядят на свадьбах невесты… Агнес исполняла все, что ей приказывали опытные в таких церемониях женщины и что подсказывал отец, она позволяла наряжать себя, терпеливо стояла с тяжелым венцом на голове, в то время как шумные и пестрые кавалькады гостей в честь ее торжественно дефилировали мимо дверей дома Гильдии.

— Красивая невеста, но, увы, она холодна как лед, — замечали досужие горожане, толпившиеся на улице. — Слава богу, в наших таллинских девушках больше свежести и жизни, чем в этой дочери из прославленного рыцарского рода!

— А вы видели жениха? — посмеивались другие. — Когда увидите его, вам станет понятно, почему Агнес фон Мённикхузен столь холодна…

Наступило воскресенье. После богослужения пышное свадебное шествие двинулось к церкви на Тоомпеа. Впереди молодой пары шли музыканты и люди, несшие свечи. Двери старинной рыцарской церкви были украшены знаменами и венками, точно для приема княжеской четы. В церкви жениха и невесту встретили игрой на органе и пением. Пастор произнес длинную проповедь; он с воодушевлением говорил о соединении двух знатных родов — во славу Божью и на пользу Родине. Затем молодая пара в сопровождении шаферов и подружек подошла к алтарю — юнкер Рисбитер с горделиво поднятой головой, уверенным шагом, Агнес — будто тень, будто в полусне, с опущенными глазами и бескровным лицом.

…Как хвастливый победный клич прозвучало на всю церковь сказанное Рисбитером «да».

Пастор обратился к Агнес:

— И тебя, невеста, спрашиваю я, согласна ли ты в сердце своем взять в супруги жениха своего Ханса фон Рисбитера, и соединиться с ним на всю жизнь, и делить с ним все, что Господь ниспошлет тебе, — счастье и горе, радость и печаль, богатство и бедность, и не разлучаться с ним, пока сам Господь Бог не разлучит вас смертью. Если такова твоя воля и решение, то скажи ясно, во всеуслышание: да!

Агнес ответила не сразу. В первый раз за все время венчания она подняла глаза, в первый раз из ее измученной груди вырвался болезненный, дрожащий вздох. Она чувствовала себя покинутой Богом и любимым, одинокой… одинокой в чуждом ей мире. Как бы в поисках поддержки, девушка взглянула мимо пастора на толпу людей, стоявших по обе стороны от алтаря. И вдруг взгляд ее задержался на одной точке, сперва застыл, как бы от испуга, потом ожил, наполнился изумлением и наконец засиял неописуемой радостью. Там стоял Габриэль, возвышаясь над другими на целую голову. Щеки у него ввалились, темные глаза глубоко запали, лицо было бледно, словно у мертвеца, черты искажены горьким чувством. Это был уже не прежний гордый, своенравный и жизнерадостный Габриэль, а, видимо, жестоко преследуемый судьбой человек, измученный болезнью и душевными муками… Но это был несомненно он! Он! Он был жив!..

— Нет, тысячу раз нет!.. — звонким криком вырвалось из уст Агнес.

Мертвенная бледность покрыла ее лицо, девушка пошатнулась и упала: она лишилась чувств. В церкви, набитой до отказа, поднялись шум и встревоженный говор. Случалось нередко, что невесту перед алтарем приходилось упрашивать и уговаривать, прежде чем она произносила заветное «да» (для таких случаев иные женихи даже приберегали дорогие подарки); но такого громкого и решительного отказа — крика, от которого вздрогнули все, — никто еще не слыхал.

«Это что-нибудь да значит, — согласились друг с другом гости, — здесь явно кроется какая-то тайна».

«О, об этом можно будет немало посудачить!» — радовались те, кому наскучило месяц за месяцем томиться в городской тесноте, под защитой неприступных таллинских стен.

Благодаря помощи женщин и находившегося в церкви врача Агнес через несколько минут пришла в себя и встала на ноги. Прежде всего она стала искать взглядом Габриэля, но тот исчез.

— Отвезите меня домой, я больна, — прошептала Агнес отцу.

Рисбитер, разряженный петух, бегал вокруг нее.

— Милая, дорогая Агнес, скажи сперва «да»! — умолял он, по его красному лицу струился пот.

Но Агнес не обращала внимания на его мольбу, она будто вообще не видела юнкера. Можно было подумать, что он для нее перестал существовать.