Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо - [38]

— На, выпей еще, — сказал Мерфи, — И возьми себя в руки, а то и вправду ляпнешь когда-нибудь такое…

— В руки? — почти крикнул Оливейра. — Возьми себя в руки, — повторил он тише. — Самая высокая гора Вест-Индии называется пик Трухильо, самые крупные фабрики носят имя Трухильо… Улицы Трухильо, парки Трухильо, школы Трухильо, библиотеки Трухильо, плантации Трухильо… Провинция Трухильо со столицей Сан-Кристобаль и провинция Трухильо-Вальдес со столицей Бони… Детские дома Трухильо, марки с портретом Трухильо, торты а ля Трухильо… Команда поло, в состав которой входит сын Трухильо, не может проиграть ни в каком матче… Возьми себя в руки, хорошенькое дело! Говорю тебе, Джеральд, выть хочется, на луну или на солнце — ничего больше не поделаешь…

— Всегда можно выпить и позабавиться с девочками… Хулио, что же Моника не возвращается? Может, ее кто-нибудь уже подхватил в том кабаре?

— Завидую я тебе, Джеральд, — грустно сказал Оливейра.

— Из-за Моники?

— Нет. Из-за твоего интереса к Монике. Когда ты видишь женщину, весь мир перестает для тебя существовать, ты умеешь выключаться…

— Ну, не совсем, — помолчав, ответил Мерфи. — Я, к примеру, все думаю, кто же лежал на носилках в багажнике «Феникса»… Хулио, слово чести, я тебя не продам, можешь мне сказать, как брату родному.

— Там был один человек, которого они хотят обработать.

— Что значит — обработать?

— Он им насолил, теперь его прикончат.

— Мне кажется, он был уже мертвый, когда я с ним летел. Я не верю, чтобы человека можно было так надолго усыпить.

— А ты думаешь, стоило бы рисковать, перевозя труп через несколько границ? Ты разве заглядывал под простыню, которой его укрыли? Может, его усыпили, а на случай, если он проснется в дороге, заклеили ему рот пластырем и привязали покрепче к носилкам? Я уже видел людей с пластырем на губах.

— Черт, об этом я не подумал… — сказал Мерфи, — Ну да, может быть, именно так… Они хотят что-нибудь выпытать у него?

— Они все уже знают. Хотят отомстить. Его страдания, его отчаяние, его бессилие — это для них интересней, чем то, что он мог бы рассказать. Ночью его станут будить через каждые четверть часа, чтобы прочесть ему две страницы из «Рассуждений о морали». Эту книгу произвела на свет жена Трухильо, и ее изучают все школьники и студенты в Республике. Он должен слушать стоя или на корточках… Днем — пытки, такие, чтобы не до смерти замучить, а ночью, когда он придет в себя, ему опять станут читать две страницы назидательного произведения госпожи Трухильо. Это продлится месяц, а может и больше, пока они не добьются своего.

— То есть?

— Пока он не спятит.

— А тогда его выпустят?

— Выпустят? Нет, опустят в яму с известью на тюремном дворе.

— Черт бы их побрал…

— Пускай бы… У нас только два шанса, Джеральд: либо такая партизанская армия, которую создал на Кубе Фидель Кастро, либо решительное, радикальное вмешательство Вашингтона, ультиматум этих защитников свободы… в Европе. Есть, правда, еще один шанс, — добавил он шепотом, — покушение на Трухильо… Но боюсь, что тогда к власти придет его сын.

У Хуаны Манагуа было неподвижное лицо с чувственными глазами и губами, и в то же время в ней ощущалось нечто девическое, почти детское, противоречащее этой застывшей чувственной маске. Когда Хуана вошла в таверну, по здешнему обычаю пропуская вперед своего спутника Октавио де ла Маса, Мерфи загляделся на нее.

Де ла Маса подвел Хуану к столику.

— Это Хуана Манагуа, — сказал он, — А это наш друг из Нью-Йорка, отличный летчик. Я уже рассказывал тебе, что он спас мне сегодня жизнь.

— С виду этого не скажешь, правда? — спросил Мерфи.

Хуана сначала опустила тяжелые веки, потом медленно их поднимая, поглядела на юношеское лицо Мерфи и сказала, что не поняла вопроса. Мерфи спросил ее, говорит ли она по-английски. Она ответила, что если говорить медленно, она все поймет.

Де ла Маса подозрительно поглядел на них. Мерфи подумал, что только на юге могут так открыто проявлять ревность. Он заметил, что де ла Маса положил на колено Хуаны свою маленькую костлявую руку и что Хуана слегка вздрогнула от этого прикосновения.

— Можешь говорить с ним по-испански, — сказал Де ла Маса, — Он достал из внутреннего кармана продолговатый кусок картона и протянул его Мерфи, — Это временная виза, смотрите не потеряйте ее.

— На какой срок?

— Там написано. На три месяца.

Хуана Манагуа, глядя прямо перед собой, произнесла:

— Октавио, закажи что-нибудь покрепче.

— Не пей, Хуана, лучше не пей. Ты опять начнешь скандалить. Ты не умеешь пить.

— Вот как раз случай, чтобы научиться. Закажи.

— Хуана, ты ведешь себя, как капризный ребенок.

Хуана повернулась к Оливейре:

— Хулио, организуй мне выпивку. Октавио все не может понять, что я и есть капризный ребенок, а не женщина, и что это для него же лучше.

— Слушай, Хулио, — сказал де ла Маса, — я не желаю…

Тут вмешался Мерфи; он все еще держал в руках визу и разглядывал печати.

— О, господи, Октавио, если девушка хочет напиться, зачем же ей мешать? Я люблю куколок, которые пьют со мной наравне. Так эта виза, — спросил он, — на три месяца?

— Я же сказал, на какой срок, — неохотно пробормотал де ла Маса.