Последняя ночь Александра Македонского - [25]

Александр посерьёзнел, с царственной грацией выпрямился в жёстком кресле. Главный жрец получил от слуг храма корону Верхнего и Нижнего Египта, поднялся к тронному креслу, и царь позволил надеть её себе на голову. Две жрицы поднесли ему золотые плеть и жезл – символы власти фараона. Передав их ему, они повернулись к залу: жрица в маске кошки – богини Баст – встала слева трона, а жрица в маске львицы – богини Тефнут – справа.  

– Да ослепнут при твоём виде твои враги! – провозгласил жрец в маске бога Тота посреди зала. – Да перебьют они друг друга!

– Да срежешь ты полной рукой первый сноп урожая! – произнесла рядом с ним жрица от имени богини Исиды.

– Да возрадуется сердце твоё! – в один голос воскликнули обе жрицы, которые стояли у трона.

– Да будут подданные твои достойны милости твоей! – громко произнёс жрец в маске шакала от имени бога Анубиса.

– Да возрадуется сердце твоё! – в голос опять выразительно провозгласили жрицы у трона.

Приглушённые здравницы жрецов разносились по лабиринту мало кому известных проходов дворца, доносились навстречу быстро шедшему гонцу. Пыльные обувь и наспех очищенный от грязи прорванный военный плащ свидетельствовали о том, что он преодолел большое расстояние и что ему пришлось гнать коня по болотам, чтобы сократить путь и как можно скорее прибыть в древний Вавилон. Серое от усталости, мужественное лицо с грязными скоплениями пыли в бороздках морщин говорило само за этого человека, слова о чести и долге были для него не простыми сочетаниями звуков. Вдруг за поворотом, где над крылатым львом горел факел, выступил стражник в начищенном до блеска бронзовом шлеме. Копьё упёрлось остриём наконечника в грудь гонца, и гонец невольно остановился. Сняв кожаную перчатку, он вытянул пред собой правую руку и разжал жилистые пальцы, – на среднем блеснул серебряный перстень с золотым львом. Стражник приподнял копьё, пропустил его, и негромко крикнул в темноту:

– Царский гонец.

Десятник внутренней дворцовой стражи вышел к нему, и сам провёл до прикрытых дверей египетского зала.

– Гонец к царю! – громко объявил он Пердикке, который стоял за входом.

Александр увидал гонца и живо поднялся с трона, ломая правила и порядок действа жрецов. Растерявшиеся жрецы и жрицы подхватили отдаваемые им корону и символы власти фараонов, поневоле расступились перед завоевателем. Нетерпеливым взором разгоняя с пути своих придворных, царь устремился к дверям, где Пердикка впустил гонца, небрежным взмахом руки распорядился, чтобы рабы убрали закрывающие ниши серебряные щиты. Ослепительный свет хлынул в зал. Из кожаного мешочка на груди измождённый гонец вынул плотно свёрнутый в трубку папирус, протянул царю и пошатнулся, однако устоял на месте. Бледнея от волнения, Александр забрал у него важное послание.

– Что мой сатрап велел тебе передать на словах? – хрипло потребовал он ответа.

– На Востоке больше нет цивилизаций, достойных завоеваний и твоей славы, царь царей, – выговорил гонец и сухо глотнул.

Александр дёрнулся, как от неожиданного удара по спине, и непроизвольно опёрся о плечо подоспевшего оказаться рядом Птолемея.

– Ты – повелитель Вселенной, – с гордостью за сводного брата воскликнул Птолемей.

– Глупец, – оторвавшись от его плеча, Александр направился обратно, к трону. – Вина гонцу! Всем вина! – на ходу потребовал он у царедворцев.

Виночерпии бросились выполнять распоряжение, даже жрецы не посмели ему перечить, почувствовав, что полученное известие не доставило царю радости.

У постамента с троном Александр вспомнил о папирусе, не читая разорвал его пополам, затем ещё раз и отбросил клочки на ступени. Он схватил обеими ладонями поданный Иолом кубок, словно мучимый жаждой выпил до дна, как если бы пил не вино, а воду. Повсюду в зале продолжали обсуждать главную новость, на все лады повторялось:

– ... Востоке... больше нет... Повелитель Вселенной...

Вопреки намерениям царя привезённая гонцом весть просочилась из дворца на улицы Вавилона, со скоростью полёта стрелы разнеслась от дома к дому: "Повелитель Вселенной... Нет больше достойных врагов Александру Великому... Значит, не будет войн..."

Лунное сияние разбросало серые тени по улицам и улочкам, по мрачным закоулкам и краям площадей. Слухи о гонце растревожили скрытую ими жизнь ночного города. Из бесчисленных дворов и злачных мест стало появляться никем ещё непобедимое воинство. Не прошло и получаса, как повсюду запылали костры, вокруг них прыгали, пьяно двигались, плясали и горланили песни воины и девицы, и на стенах домов, уличных заборов и строений замелькали мечущиеся отсветы и тени. Вблизи дворца набирала размах неистовая вакханалия. За заборами и под крышами, за стенами и в полуподвалах мешались возгласы и пьяные выкрики, смех и визг девиц и женщин, сладострастные стоны, обрывки песен, звуки флейт и плохо настроенных кифар.

Из не примечательного никакими особенностями подворья в виду крепостной стены вывалились двое увлечённых дракой македонян. Ударом кулака один отбросил второго к костру, упавший попытался встать, но опрокинулся на спину и тут же захрапел. Товарищ его тупо смотрел на окровавленное лицо уснувшего товарища, потом махнул рукой и, шатаясь, возвратился назад. У входа в притон он повалился в объятия крупной хохочущей девки. Она его звучно облобызала и под треск платья радостно завизжала... Подобную картину с небольшими различиями можно было видеть в разных местах городских строений.