Последняя ночь Александра Македонского - [23]

– Вчера...

– А-а, – прервал он её, как будто вспомнил. – Мне говорили.

Он ждал объяснений, и красивая женщина покорно склонила голову.

– Вы не велели допускать меня к себе, мой муж и повелитель. Но я так хотела вас увидеть.

На её большие выразительные глаза навернулась пелена слёз, однако она сдержала их, не позволив скользнуть на щёки. Она гордо выпрямилась.

– Вы женились на мне, чтобы иметь наследника, – принялась горько выговаривать женщина, уже веря, что так оно и было. – А теперь и его не хотите видеть и знать. Всё время пьянствуете. Отлучив меня, женились на дочери Дария... – Она тряхнула иссиня-чёрными волосами. – Я была бы спокойна, если бы вы оказались счастливы с ней, но вы и её отослали от двора, не допускаете к себе.

Александр раздражённо поморщился.

– Если тебе нужен кто-то для ссор, заведи друга. Я не буду препятствовать...

Рванувшись к нему яростной тигрицей, она наградила его звучной пощёчиной. И сама испугалась того, что посмела сделать. Однако Александр неожиданно обмяк, сгорбился, в глазах проступила безмерная тоска. Он взял в свою ладонь ударившие его тонкие пальцы, нежно накрыл их другой ладонью.

– Я старался, Роксана. Я очень старался быть отцом и мужем... Зевс свидетель, я не могу быть иным... По своим устремлениям я не простой смертный... Да, я ждал и жду не тебя...

– Я так и знала! – Она вырвала пальцы, глаза её сверкнули. – Женщина! Вы ждали другую женщину, не такую простую дуру, как я...

– Я жду гонца, – не позволив ей продолжать, твёрже сказал Александр. – Я месяц за месяцем жду гонца, от которого зависит...

Он не договорил, уставился в невидимую точку, никого и ничего не замечая. На мгновение он показался ей жалким, измученным внутренней борьбой тяжёлых мыслей и переживаний, измотанным непонятными и несерьёзными для неё устремлениями.

– О-о, Александр! – в голосе её прозвучало женское сострадание. Она обхватила его голову и прижала к груди, погладила светлые и мягкие волосы. – Вы помните? Вы увидели меня впервые в хороводе деревенских девушек и говорили, что только я смогла пробудить в вас желание любви. Но и я не могу желать никого другого. А вы меня так оскорбляете.

Наконец он высвободил голову и, нежно придерживая локоть жены, помог ей спустится с ладьи вместе с ним. Они прошли мимо жрецов к постаменту и поднялись по ступеням к трону, уселись в разные кресла, он в то, что повыше. Трое телохранителей и трубач застыли у подножия постамента. Остальные гости и царедворцы расположились вдоль стен, чтобы не мешать жрецам продолжить театрализованное повторение ритуала посвящения Александра в фараоны Египта.

Безмолвие жрецов быстро заставило всех угомониться.

И вот жрецы в масках разных богов почтительно расступились, пропустили вперёд себя главного жреца храма Амона, вытянутое лицо которого, вымазанное меловым порошком, напоминало ожившую маску. Его торжественный вид и неспешная поступь, белое простое одеяние произвели должное впечатление. Тишина стала такой, что по всему залу слышался лишь шорох его кожаных сандалий. Остановившись справа от ступеней к трону, жрец выдержал минуту важного молчания.

– Я хочу видеть того, кто изгнал злодея Сета в Азию, – с холодным величием произнёс он многозначительные слова, и сопровождаемые доносящимся из ребристых щелей под потолком их повторением, они раскатисто прозвучали, разнеслись по всему залу.

Многие персы угадывали намёк на то, что как раз они олицетворяли злодея Сета, и он им не понравился.

Ряд слуг храма Амона, которые выстроились посреди зала, распался, они расступились, и у противоположной трону стены открылись всеобщему обозрению три изваяния, каждое стояло в собственной белой ладье: бога богов Амона; справа – его жены богини Мут; и рядом с нею их сына, бога Хонсу в образе мальчика лет пяти. Изваяние Амона с тёмными камнями в глазницах было напротив Александра и будто смотрело лишь на него.

Откуда-то вновь появился жрец в чёрном одеянии и в маске гиппопотама. Олицетворяя бога Сета, братоубийцы и клятвопреступника, он в окружении мужчин с изображениями крокодилов на груди принялся быстро перемещаться по всему залу и совершать проступки, намекая на преступления своего бога: сталкивать вещи, красть всякие мелочи и еду. Рабы между тем закрыли щитами углубления с огненным свечением, оставив только два их них для бокового освящения трёх изваяний богов в ладьях и поприща перед ними. На размытую границу света из мрака в плавном танце выплыла обнажённая жрица, толстый питон обвивал её стройное и сильное тело. Она продолжала ритуальный танец на освещённом поприще и заставляла питона шевелиться, поблескивать тёмной шкурой, не позволяя жрецу в маске гиппопотама подбираться к трём изваяниям. Танец жрицы с гадом приковал к себе внимание зрителей, отвлёк от жрицы богини Исиды в маске соколицы, которая выступила из среды верных Амону жрецов.

– О, священная кошка богини Баст! – громко запричитала она. – О, баран бога Амона! Злодей Сет, убийца моего брата и мужа Осириса, пожрал их!

Жрец с маской гиппопотама, пробегая из мрака в мрак через освещённое пространство, представлял жестами и телодвижениями, как он убивает и пожирает священных животных, собственность других богов.