Последняя ночь Александра Македонского - [16]

– Если он здесь, – прохрипел он едва слышно. – Я… Я хочу... увидеть Александра... Великого.

По телу пробежала судорога, голова его безобразно дёрнулась, и мгновения спустя он навсегда затих.

Веселье в персидском зале вавилонского дворца достигло апогея.

– Царь, – прищурив хитро блестящие масленые глазки, полюбопытствовал Мазей у Александра, – ты лишаешь многих наших красавиц радости принадлежать тебе. Не все это могут понять. У Дария было много наложниц, а у тебя же их нет.

Александр пьяно качнул головой и ответил не сразу.

– Сон и близость с женщиной больше всего другого заставляют меня ощущать себя смертным. Но может ли простой смертный совершать бессмертные деяния, а, Мазей?

Вместо ответа Мазей низко поклонился.

– А вино? – со своей обычной насмешливостью спросил Анаксарх.

Александр оценил вопрос и засмеялся. Поднял наполненную чашу, покрутил, любуясь блеском чеканки и красотой вправленного изумруда.

– Я понял твою ловушку, всегда лживый философ. Нет, вино сближает меня с богами. После вина я ощущаю лёгкость, словно я уже на Олимпе.

И он отпил из чаши медленно и, не отрываясь, будто пил нектар. Только телохранители и Пердикка не последовали его примеру. Допив вино в своей чаше, Анаксарх с напускным простодушием ни то спросил, ни то полюбопытствовал:

– А скажи, Александр. В похмелье тебя, как и нас, простых смертных, боги пинками вышвыривают с Олимпа? Или для тебя они делают исключение?

Александр поперхнулся, затрясся от хохота.

– Нет, философ, – когда смог, выговорил он, – ты дождёшься, я тебя действительно накажу.

– Ну, разве что запретишь мне пить вино, – смиренно заметил Анаксарх. – Но ведь ты же не способен на такую жестокость?!

Молодой Деметрий приподнялся с ковра, вскинул руку, чтобы обратить к себе внимание царя. За его бедром видна была захмелевшая девушка персиянка. Деметрий пошатнулся и в шутку спросил:

– Александр! Она, – он указал локтём на девушку, – спрашивает: правда ли, что ты сын Зевса?

Прежде ответа царя вмешался Клит:

– А разве у него не кровь бежала из ран, как у всех нас?

– Ты бы лизнул, – крикнул Деметрий несерьёзно. – Это было красное вино.

Намёк вызвал у Александра смех, засмеялись и все, кто это услышал.

– А как твой отец Филипп потерял глаз? – вкрадчиво полюбопытствовал Мазей и многозначительно дотронулся указательным пальцем до угла правого глаза.

– О-о, я это покажу! – вскочил Стасикрат на ноги. – Красавицы, кто мне поможет изобразить Олимпию? – крикнул он на весь зал.

Разом несколько гетер, как смогли живо, поднялись с мест.

– Я! Я! Я! – предлагали они Стасикрату большой выбор самых разных женских лиц и тел.

Вскоре дворцовый зверинец потревожили несколько рабов, которые появились в нём с тремя горящими факелами. Звери начали беспокоиться, зашумели, в сопровождении своих пляшущих теней отовсюду наблюдали за рабами. Тигр зарычал и по-кошачьи заскрёб утоптанный земляной пол, а орёл захлопал крыльями, когда напротив их заделанных прутьями ниш рабы окружили каменный колодец, сняли с него деревянную решётку, за ней другую. Колодец оказался сухим и неглубоким, на дне засыпанным жёлтым песком. Смуглые рабы держали факелы, а трое рослых негров схватили в колодце извивающегося питона. Он был крупным и длинным, его чешуйчатая кожа переливалась блёсками огней. Рабы понесли и унесли питона вон из зверинца. Однако и после их исчезновения в зверинце ещё долго не затихали тявканье шакала, визг обезьян, лай волка, рычание тигра... Вдруг на шум остальных зверей и птиц отозвался недовольным рыком африканский лев. Привязанный близ его клетки осёл испуганно отпрыгнул в сторону, но оказался не в силах оборвать верёвку, и стал бешено лягаться, задними копытами попадая между прутьями.

А в это время персидский зал изменился до неузнаваемости. Железные щиты скрыли ниши с огненными светильниками, и он погрузился в тусклый полумрак, который тщетно старались перебороть красным светом языки пламени четырёх настенных факелов под масками застылого веселья. Участники пира утихли и притихли, большинство полулёжали, другие сидели или привстали, увлечённые видом мужчины с царским обручем на голове, который вроде призрака крался вдоль широкого прохода. Голова его и тело до колен были скрыты чёрным покрывалом, он вдруг приостанавливался и выжидал, осматривался, явно не желая быть узнанным, надеясь скрыть некий тайный замысел своих действий.

Добравшись до чёрной ковровой занавеси, он на ощупь нашёл полог и настороженно отстранил его, заглянул внутрь спальни царицы одним правым глазом. Он увидал широкое ложе, женщину на нём и услышал её сладострастный стон. Обнажённое тело женщины обвивал питон, и гад плавно скользил меж белой грудью и бёдрами... Мужчина в ужасе отпрянул, ступил назад и украдкой поторопился удалиться. Однако не успел сделать и десятка шагов, как перед ним появился высокий воин, на его шлеме выделялись серебристые крылья посланника Зевса. Воин поднял лук, натянул тетиву и выстрелил невидимой стрелой прямо в глаз мужчины, которым тот подсмотрел, чем и с кем была занята его жена. Мужчина схватился за правый глаз и в ужасе упал на колени.