Последняя ночь Александра Македонского - [13]

На царских коврах близ трона расположились персидские вельможи. По правую руку от Александра сидел Эксатр, который выделялся среди остальных персов сдержанным достоинством.

– Эксатр, – с натянутой насмешливостью обратился Александр к брату Дария. – Я слышал, ты отказался от сатрапии. Я не привык к отказам от своих подарков. – Затем с нескрываемой подозрительностью продолжил: – Ты недоволен сатрапией? Быть может, тебе нужен царский трон?

Эксатр спокойно выдержал его сощуренный недобрый взгляд.

– У нас был лишь один Дарий, – раздельно сказал он. – А ты создаёшь много Александров. Я не считаю это благом для тебя и для твоего царства.

Черты лица Александра смягчились.

– Но как иначе я вознагражу за службу лучших? – в его возгласе прозвучало невольное уважение. – Как иначе я добьюсь их преданности?...

Он осёкся, встретившись глазами с Клитом, который повернулся к ним, прислушивался и помрачнел.

... Окно спальни было распахнуто в тихий сад. Отодвинув блюдо с остатками лёгкого завтрака на край рабочего стола, Александр поправил тонкий халат, принялся сосредоточенно разбирать доставленные ночью письма из Македонии. Выбрав письмо с печатью своей матери, Олимпии, он нетерпеливо сорвал шнурок, развернул пергамент и, бегло просмотрев всё послание, внимательно перечитал глазами некоторые строки. Затем перечитал уже всё письмо, держа его в левой руке и лбом опершись о правую. В этой же согбенной позе он посидел за столом, закрыв глаза и задумавшись.

Вдруг чуть вздрогнул, когда за спинкой кресла раздался тихий голос подошедшего Клита, вслух зачитывающего через его плечо письмо Олимпии:

"...Ты слишком щедро награждаешь своих друзей, мой сын. Но став такими же богатыми, как и ты, захотят ли они слушаться твоих распоряжений? Сколько потребуется усилий, чтобы заставить их выполнять твои условия? Ведь после каждой крупной награды потребуется награда ещё большая, чтобы её оценили и ей радовались, стремились заслужить..."

Александр перевернул материнское письмо исписанной стороной к поверхности стола и приподнял голову.

– Ты не слушал, как я подошёл, – безмятежно объяснился Клит. И просто сказал: – А ведь она права.

Александр снял личную печатку с безымянного пальца и коснулся ею губ друга, как если бы опечатал их.

– Забудь о только что прочитанном, – тихо, но твёрдо предупредил он.

– Но как иначе я могу заставить военачальников служить мне? – беззвучно прошептал Александр, в который раз мысленно возражая матери. – Страхом? Но они не персы... Да и я не Дарий.

– Эксатр не может оценить твою великую щедрость, – привстав с ковра, громко заявил широкоплечий Деметрий, в глазах которого от выпитого откровенно проявился алчный блеск. – Отдай эту сатрапию мне!

– Мне! – наперебой воскликнул дерзкий Леоннат.

– Мне! – потребовал силач Гагнон.

– Отдай мне! – грубо прорычал волосатый Аристон.

Остальные военачальники промолчали, но в повороте головы каждого, в напряжении тел, в глазах, обращённых к царю, без труда прочитывалось немое: "Мне!"

– Можно я оставлю её себе? – скромно вопросил их Александр. И внезапно захохотал из-за разочарования, которое отразилось на лицах его приближённых. Лихорадочный румянец опять заиграл на его щеках. – Кто это? – давясь от смеха, указал он пальцем на двух странно трезвых рыжеволосых мужчин, которых подводил верный Пердикка. Один из рыжеволосых был полным и коротконогим, другой – на полторы головы выше, худой, но с выпуклым круглым животом. Худой с видимым усилием нёс в руках тяжёлую чашу, какие назывались чашами Геракла за вместимость, её ручки изумительной работы изображали дев-прорицательниц. Не дожидаясь, пока ответит Пердикка, худой рыжеволосый шагнул к Александру и важно представился.

– Нас прислала к тебе царица Карии Ада, в знак её искренней любви к тебе. Я искуснейший пекарь. А мой товарищ лучший повар Карии.

– Лучший в Передней Азии, – выпятив грудь, уточнил полный. – Царица любит тебя как мать, иначе бы ни за что со мной не рассталась.

– И она не позволяет себе забыть, что я вернул ей трон отца, изгнав вероломного мужа, – заметил Александр. – До сих пор присылала мне булочки и пироги, а теперь и вас. – Он добродушно отмахнулся. – Не хочется её обижать, но возвращайтесь в Карию. Передайте царице, что отец выбирал мне воспитателя из Спарты, и воспитатель Леонид снабдил меня на всю жизнь отличными уроками, как следует питаться. На завтрак – тяжёлый переход, а на обед – лёгкий завтрак.

Булочник и повар не возражали против распоряжения возвращаться к царице Аде. Худой пекарь с облегчением поставил на столик Александра золотую чашу Геракла, и они после низких поклонов удалились.

– У неё нет детей, – объяснил Александр лежащей рядом Анасте. Он подвинул тяжёлую чашу, любуясь ручками в виде пророчествующих дев. – Она чем-то похожа на мою мать. И я ей охотно помог.

– Сколько же лет ты не виделся с матерью? – задала вопрос Анаста.

– Больше десяти... – начал было он отвечать, но тут же поправил себя: – Тринадцать.

– О-о, Боги!

Ночь притихла в горах Македонии. Луна скрылась за скалистую вершину, но её свет посеребрил лесистые боковые уклоны. В тени, ниже границы света, у подола уклона серым пятном выделялся походный шатёр из грубой холстины. Крепкий пятидесятилетний мужчина, одетый легко и просто, удерживая пред собой горящий факел, твёрдой походкой воина подошёл к шатру, откинул грубо залатанный полог. Войдя внутрь шатра, он вставил древко потрескивавшего факела в железное кольцо, которое было укреплено на опорном столбе из наспех обрубленного ствола дерева. Светловолосый мальчик, которому не исполнилось и десяти лет, лежал на ворохе сухих листьев. Он не стал притворяться, что спит. Ни слова не говоря зашедшему воспитателю, поднялся и отряхнул грубую одежду.