Последняя надежда - [3]
«Дорогой товарищ Страстотерпцев Вениамин Иосифович!»
– Ты бы к нему поласковее, – посоветовала Елизавета Ивановна, подсаживаясь сбоку. – Они любят, когда к ним ласково. К примеру, дорогой и любимый – он бы и подобрел.
– Отвяжись, старая! Не мешай! Сам знаю, что писать! Иди и занимайся своим делом, – попытался утвердиться в своей самостоятельности Кузьма Афанасьевич. И продолжил:
– «Я, Кузьма Афанасьевич Дрожкин совместно со своей супругой Елизаветой Ивановной…»
– Дрожкиной, – подсказала Елизавета Ивановна.
– А то он не понимает, что раз ты моя супруга, стало быть, тоже Дрожкина… – И прикрикнул: – Нишкни! Это дело умственное и даже, можно сказать, творческое! – И заскрипел дальше:
– «…Дрожкиной очень любим ваши передачи, на которых вы так…»
– Любознательно, – опять влезла в творческий процесс старуха со своей подсказкой.
– Да что ж ты все лезешь и лезешь со своими подсказками! – возмутился Кузьма Афанасьевич. – У тебя сколько образования? Четыре класса и коридор. А у меня семь классов, у меня по изложениям и диктантам всегда четверки и пятерки были. Я, может, и десятилетку осилил бы, если бы не нужда.
– И-иии, ми-илай! Это когда было-то? При царе Горохе! Уж, поди, и позабыл все, чему учили-то.
– Не позабыл, – буркнул Кузьма Афанасьевич, зная, что ему от своей старухи не отделаться. И зашуршал по бумаге дальше: – «…любознательно и завлекательно просвещаете простой народ на предмет всяких чудес и диковин», – вывел он, поставил точку. И опять задумался.
– А проживаем мы в деревне Задубровье, – подсказала Елизавета Ивановна в нетерпении, заметив, что старик полез за табаком.
– «А проживаем мы в деревне Задубровье, – не стал спорить Кузьма Афанасьевич. – А в деревне осталась всего одна изба, а и та имеет крышу, которая течет от ветхости. Мы уже много лет смотрим вашу передачу, очень ей довольны и все думаем, как бы нам принять в ней активное участие непосредственно в вашей студии. Поэтому были бы рады и счастливы, если бы вы нас пригласили на телевидение, но исключительно в летнюю пору, потому что сейчас не проехать, не пройти, имея в виду полное бездорожье. Мы на многое не рассчитываем и большого ущерба вам не принесем. Нам бы выиграть, к примеру, телевизор, который у нас совсем пришел в негодность. Опять же, электрические провода все время рвутся и не чинятся со стороны властей, и дети наши, как разъехались, так носа не кажут в родной деревне, чтоб им было совестно за это, когда они нас увидят. А что касается отгадок, так мы все больше по сельским вопросам, чтобы вы имели в виду, если вам все равно, что загадывать…»
И еще долго шуршал по бумаге шариковой ручкой Кузьма Афанасьевич, приводя – с подсказок Елизаветы Ивановны – все новые и новые доводы в пользу их участия и выигрыша.
«И никому до нас нету никакого дела, будто мы со старухой уж и померли совсем. Так если б и померли, похоронить-то ведь тоже надобно. По-людски если. Опять же, коза с козлятами останутся, с голоду помрут. И собака, и кошка. А по телевизору передадут, глядишь, и починят, и все прочее».
Затем они порассуждали, чем закончить письмо, и вот что у них получилось:
«За сим остаемся с огромной к вам благодарностью и любовью, дорогой и уважаемый Вениамин Иосифович, а также с последней надеждой, как есть ваши постоянные слушатели и зрители, которых мафия и нынешние властя отлучают от всяких благ цивилизации и лучшей жизни».
В самом конце, совсем мелко за неимением места, приписал Кузьма Афанасьевич число, месяц и год и поставил свою закорючку. Рядом свою закорючку, высунув язык и пыхтя от усердия, поставила и Елизавета Ивановна. Письмо было аккуратно сложено, всунуто в древний конверт, на котором изображен первый спутник, заклеен с помощью слюны, и на нем было выведено: «Телевидение передача «Чудесная поляна» Господину Страстотерпцеву В.И. в личные руки».
И на другой день, провожая Агафонова, разбитного малого лет тридцати, сунул Кузьма Афанасьевич письмо ему в карман и, конфузясь, пробормотал:
– Ты там, Лександр Сергеич… это самое… тово… передай куда следует. А то, сам видишь, без свету сидим какой уж день. И вообще…
И Агафонов передать обещал. Но то ли он не передал, то ли на телевидении прочитали без внимания, а только ничего в заброшенной деревне не изменилось. Разве что на Старый Новый год пошел долгожданный снег, занося дороги и развалины, оставшиеся от деревни, единственную избу, из трубы которой с утра пораньше курился дымок. Волки теперь по ночам подходили к самой избе, заглядывали в заиндевелые окошки, скребли лапами дверь овчарни, в которой метались в испуге и блеяли козы. Кузьма Афанасьевич снимал со стены ружье, задумчиво заглядывал в стволы, старый кобель Тёмка перхал осторожным лаем, потрескивала на морозе изба, потрескивали в печи дрова, и казалось, что время остановилось и больше никогда не сдвинется с места.
2008 год
«Начальник контрразведки «Смерш» Виктор Семенович Абакумов стоял перед Сталиным, вытянувшись и прижав к бедрам широкие рабочие руки. Трудно было понять, какое впечатление произвел на Сталина его доклад о положении в Восточной Германии, где безраздельным хозяином является маршал Жуков. Но Сталин требует от Абакумова правды и только правды, и Абакумов старается соответствовать его требованию. Это тем более легко, что Абакумов к маршалу Жукову относится без всякого к нему почтения, блеск его орденов за военные заслуги не слепят глаза генералу.
«Александр Возницын отложил в сторону кисть и устало разогнул спину. За последние годы он несколько погрузнел, когда-то густые волосы превратились в легкие белые кудельки, обрамляющие обширную лысину. Пожалуй, только руки остались прежними: широкие ладони с длинными крепкими и очень чуткими пальцами торчали из потертых рукавов вельветовой куртки и жили как бы отдельной от их хозяина жизнью, да глаза светились той же проницательностью и детским удивлением. Мастерская, завещанная ему художником Новиковым, уцелевшая в годы войны, была перепланирована и уменьшена, отдав часть площади двум комнатам для детей.
«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», — теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…».
В Сталинграде третий месяц не прекращались ожесточенные бои. Защитники города под сильным нажимом противника медленно пятились к Волге. К началу ноября они занимали лишь узкую береговую линию, местами едва превышающую двести метров. Да и та была разорвана на несколько изолированных друг от друга островков…
"Шестого ноября 1932 года Сталин, сразу же после традиционного торжественного заседания в Доме Союзов, посвященного пятнадцатой годовщине Октября, посмотрел лишь несколько номеров праздничного концерта и где-то посредине песни про соколов ясных, из которых «один сокол — Ленин, другой сокол — Сталин», тихонько покинул свою ложу и, не заезжая в Кремль, отправился на дачу в Зубалово…".
«Все последние дни с границы шли сообщения, одно тревожнее другого, однако командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, следуя инструкциям Генштаба и наркомата обороны, всячески препятствовал любой инициативе командиров армий, корпусов и дивизий, расквартированных вблизи границы, принимать какие бы то ни было меры, направленные к приведению войск в боевую готовность. И хотя сердце щемило, и умом он понимал, что все это не к добру, более всего Павлов боялся, что любое его отступление от приказов сверху может быть расценено как провокация и желание сорвать процесс мирных отношений с Германией.
Жизнь Гофмана похожа на сказки, которые он писал. В ней также переплетаются реальность и вымысел, земное и небесное… Художник неотделим от творчества, а творчество вторгается в жизнь художника.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
История превращения человека в Бога с одновременным разоблачением бессмысленности данного процесса, демонстрирующая монструозность любой попытки преодолеть свою природу. Одновременно рассматриваются различные аспекты существования миров разных возможностей: миры без любви и без свободы, миры боли и миры чувственных удовольствий, миры абсолютной свободы от всего, миры богов и черт знает чего, – и в каждом из них главное – это оставаться тем, кто ты есть, не изменять самому себе.
Жизнь подростка полна сюрпризов и неожиданностей: направо свернешь — друзей найдешь, налево пойдешь — в беду попадешь. А выбор, ох, как непрост, это одновременно выбор между добром и злом, между рабством и свободой, между дружбой и одиночеством. Как не сдаться на милость противника? Как устоять в борьбе? Травля обостряет чувство справедливости, и вот уже хочется бороться со всем злом на свете…
«Однажды протерев зеркало, возможно, Вы там никого и не увидите!» В сборнике изложены мысли, песни, стихи в том мировоззрении людей, каким они видят его в реалиях, быте, и на их языке.
Всю свою жизнь он хотел чего-то достичь, пытался реализовать себя в творчестве, прославиться. А вместо этого совершил немало ошибок и разрушил не одну судьбу. Ради чего? Казалось бы, он получил все, о чем мечтал — свободу, возможность творить, не думая о деньгах… Но вкус к жизни утерян. Все, что он любил раньше, перестало его интересовать. И даже работа над книгами больше не приносит удовольствия. Похоже, пришло время подвести итоги и исправить совершенные ошибки.