Последняя из слуцких князей - [8]
— Кто он такой, пан Станислав?
— Воспитанник пана старосты, его прочили в военные, посылали за границу учиться военной премудрости.
Брожак говорил и чувствовал, что он как будто запутывается в какой-то сети, поэтому взял кувшин и встал из-за стола.
— Мне нужно возвращаться, кажется, я перепил.
— Вот именно, кажется, — сказал незнакомец. — Нам нужно выпить еще по кубку, чтобы пара была.
Он снова выпил, то же сделал и пан Брожак, который уже еле стоял на ногах, но все же ждал, что ему еще нальют. Второй незнакомец незаметно сунул руку в его карман, вытащил ключ от двери и побежал в каморку.
— Что это с вами? — повернувшись к нему, спросил Брожак.
— Да вот кровь носом пошла, — ответил тот.
Тем временем второй парень, как мог, развлекал Брожака, пил с ним, пока еще оставалось вино, и хотя тот все время порывался пойти, боясь выпить сверх меры, но как только видел перед собой полный кубок, даже и не пытался отказаться. Вскоре из кладовки вышел, утирая нос, второй парень, обнял и перекрестил Брожака, а сам незаметно положил ему в карман ключ.
— Будет свободное время, — обратился он к Брожаку, приходите к Мальхеру, и мы снова немного выпьем.
— С радостью, — отвечал им Брожак, шатаясь и расплескивая вино из кувшина, который он снова спрятал под полу. — Но вы, панове, меня так напоили, что я даже не знаю, как мне попасть назад во дворец Ходкевичей, хотя мне и не впервой ходить ночью по улицам.
— А нам с вами по пути, — успокоил его незнакомец. — Отворите нам, пане Супейко.
Они вышли из ворот, которые открыл им хозяин. На прощанье он перекрестил их. Все трое снова оказались на улице.
Осмотревшись и вдохнув свежего воздуха, пан Брожак почувствовал большую тяжесть в голове, ему казалось, что все вокруг кружилось и шумело. Он еле распознал перед собой ратушу и пошел влево, в сторону замка. Двое новых друзей вели его, расспрашивали о том о сем, а он, насколько мог собраться с мыслями, отвечал, не задаваясь вопросом, почему они выведывают и зачем это незнакомцам, даже не сказавшим, кто они такие. Наконец они расстались, предварительно показав дверь, которую пан Брожак отомкнул с большим трудом, замкнул ее за собой, но закрыть на засов уже не смог. Потом он долго блуждал по двору, пока не нашел лестницу, ведущую в комнату пана Бурчака. Когда ему открыли дверь, он застал в комнате пана Барбье, который ходил взад-вперед, беспокоясь об унесенном ключе, и пана Станислава, тот уже спал за столом.
Брожак вошел пошатываясь и, хотя еле держался на ногах, но поставил кувшин посреди стола; пан Барбье заметил перемену в его лице и все понял.
— Ты где-то уже хорошенько хлебнул, — упрекнул он Брожака.
— Кто? Я? — оправдывался тот. — Я? Да это чистейшее вранье, право же, у меня кроме снега макового зернышка во рту не побывало.
— Отдай ключ! Куда ты подевал ключ? — прервал его Бурчак. — И где так долго шатался?
— Что? Да ведь всюду уже позакрывали. К тому же меня хотели ограбить воры, еле вырвался от них.
Он отошел от стола и зашатался.
— О, да тебя будто черти под бока толкают! — воскликнул Барбье.
— Кто-то огрел меня чеканом по голове.
— Где? Покажи!
Все начали искать след от удара, но пан Брожак закрывался, притворяясь, что ему очень больно, потом удрал в соседнюю комнату, разостлал там плащ и лег спать. А в это время пан Барбье и Станислав достали кубки, пригласили пана Бурчака, который отложил четки и охотно сел за стол.
— Вы собирались, пане, рассказать мне, что у вас тут творится, какая гражданская война должна вот-вот начаться, — напомнил пан Станислав. — Раз уж вы мне обещали, то расскажите, вино как раз и язык развязывает и располагает к беседе.
— Вообще-то я не все знаю, — тихо проговорил пан Бурчак, — но расскажу, если вам интересно.
Радзивиллы и Ходкевичи
— Вашей милости следует знать, — начал пан Барбье, смакуя вино, — что наш пан староста и вся семья Ходкевичей издавна роднятся с Радзивиллами, хотя и не очень-то ладят между собой.
— Да, это так, — прервал его Бурчак. — Я вырос и умру в этом доме, а поэтому как никто знаю обо всех обстоятельствах. Поначалу дядя его панской милости пана старосты ныне покойный Юрий, также бывший жмудским старостой, взял себе жену из рода Радзивиллов, а сам он был сыном княгини Слуцкой из рода Олельковичей — это также связывает их с Радзивиллами. Уж очень он был по нраву Радзивиллам, хотя мы все говорили, что ничего хорошего из этого не получится: орлу с грифом не подружиться.
— Вашей милости нужно знать, что Олельковичи также в родстве как с Радзивиллами, так и с Ходкевичами.
— И что эти Олельковичи — яблоко раздора между ними.
— Но разве все дело в Радзивиллах? — спросил пан Станислав.
— И ни в ком ином, — заверил француз, — но вы слушайте дальше и тогда услышите о многом удивительном.
— Позвольте мне сначала рассказать об этих связях, без них невозможно будет что-либо понять, — старался пояснить Бурчак. — Я повторяю: Радзивиллы роднятся с Ходкевичами, а оба этих рода, в свою очередь, — со слуцкими Олельковичами. Чтобы лучше все представить, следите за моей мыслью: покойный дядя нынешнего пана старосты Иеронима, бывший в свое время также жмудским старостой, породнился с Софией Олелькович, слуцкой княжной, а та София была сестрой князя Семена, отца князя Юрия, который, в свою очередь, является отцом нашей Софии Юрьевны Олелькович, слуцкой княжны. Из этого вы, ваша милость, ясно видите, что пан Юрий был дядей нашей панны. Вам нужно также знать, что это был очень набожный и учтивый пан, пусть Бог даст вечный покой его душе. Пять лет назад он умер, мы все плакали, когда его хоронили в Бресте, и я пролил немало слез, потому что он мне покровительствовал и всегда помнил обо мне. Однако вы, пане, еще не видите, в чем тут родство Радзивиллов с Олельковичами, так вот я вам как раз про это сейчас и расскажу. Нынешний виленский воевода, пан Криштоф Радзивилл, у которого есть сын Януш, женат на Катерине, дочке князя Константина Васильевича Острожского, киевского воеводы, а она, в свою очередь, — дочь Александры Олелькович из Слуцка. Вот вам и кровное родство.
Захватывающий роман И. Крашевского «Фаворитки короля Августа II» переносит читателя в годы Северной войны, когда польской короной владел блистательный курфюрст Саксонский Август II, прозванный современниками «Сильным». В сборник также вошло произведение «Дон Жуан на троне» — наиболее полная биография Августа Сильного, созданная графом Сан Сальватором.
«Буря шумела, и ливень всё лил,Шумно сбегая с горы исполинской.Он был недвижим, лишь смех сатанинскойСиние губы его шевелил…».
Предлагаемый вашему вниманию роман «Старое предание (Роман из жизни IX века)», был написан классиком польской литературы Юзефом Игнацием Крашевским в 1876 году.В романе описываются события из жизни польских славян в IX веке. Канвой сюжета для «Старого предания» послужила легенда о Пясте и Попеле, гласящая о том, как, как жестокий князь Попель, притеснявший своих подданных, был съеден мышами и как поляне вместо него избрали на вече своим князем бедного колёсника Пяста.Крашевский был не только писателем, но и историком, поэтому в романе подробнейшим образом описаны жизнь полян, их обычаи, нравы, домашняя утварь и костюмы.
Юзеф Игнацы Крашевский родился 28 июля 1812 года в Варшаве, в шляхетской семье. В 1829-30 годах он учился в Вильнюсском университете. За участие в тайном патриотическом кружке Крашевский был заключен царским правительством в тюрьму, где провел почти два …В четвертый том Собрания сочинений вошли историческая повесть из польских народных сказаний `Твардовский`, роман из литовской старины `Кунигас`, и исторический роман `Комедианты`.
Графиня Козель – первый роман (в стиле «романа ужасов») из исторической «саксонской трилогии» о событиях начала XVIII века эпохи короля польского, курфюрста саксонского Августа II. Одноимённый кинофильм способствовал необыкновенной популярности романа.Юзеф Игнаций Крашевский (1812–1887) – всемирно известный польский писатель, автор остросюжетных исторических романов, которые стоят в одном ряду с произведениями Вальтера Скотта, А. Дюма и И. Лажечникова.
В творчестве Крашевского особое место занимают романы о восстании 1863 года, о предшествующих ему событиях, а также об эмиграции после его провала: «Дитя Старого Города», «Шпион», «Красная пара», «Русский», «Гибриды», «Еврей», «Майская ночь», «На востоке», «Странники», «В изгнании», «Дедушка», «Мы и они». Крашевский был свидетелем назревающего взрыва и критично отзывался о политике маркграфа Велопольского. Он придерживался умеренных позиций (был «белым»), и после восстания ему приказали покинуть Польшу.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.