Последняя из слуцких князей - [10]

— С этой поры, — подхватил Барбье, — хотя княжна была еще ребенком, к ней стал часто приезжать князь Януш, присылал подарки, чтобы понравиться ей; воевода также время от времени заезжал погостить. Пан староста был человек терпеливый и добродетельный, но не любил этих внезапных наездов и не однажды говаривал: «Ох, не подумал я, как следует, когда подписывал эту бумагу, но будь что будет, дело сделано. Раз уж дал слово, надо его держать». Но внезапно наш пан староста умер.

— О, пусть будет ему вечная память, — воскликнул пан Бурчак, молитвенно сложив руки. — Это был человек, каких мало на свете, добр к людям и Богу, ведь не было ни одной живой души, которая затаила бы на него обиду.

— Умер он в Бресте в июне 1595 года, с этого времени прошло вот уже четыре года, даже почти половина пятого. После его смерти Радзивиллы очень всполошились, не знали даже с чего начать, как снова наладить прерванные связи, потому что опека перешла к брату покойного — Иерониму, виленскому каштеляну, брестскому старосте, который не был настолько дружен с Радзивиллами, как Юрий. Каштелян прознал о смерти брата и поспешил в Брест, ибо Ходкевичи хотели, как положено, справить поминки и воздать долг его памяти.

На похороны приехало немало влиятельных людей — сенаторы, священники — все они сказали много добрых слов о покойном, а ксендз Брандт, иезуит, выступил с прочувственной речью, которая всех растрогала. Позже она была напечатана в местной иезуитской академии. Но это было почти что в ноябре, а известие о смерти дошло до Радзивиллов сразу, и они будто бы ради похорон (хотя и еретики), а на самом деле ради подтверждения договоренности поспешили вслед за виленским каштеляном.

— Был там и я, — продолжал Бурчак. — Все мы плакали у гроба нашего благодетеля, ждали дня похорон, и тут как раз Радзивиллы in magno comitatu — с большой свитой — знатных панов и чиновников приехали в замок. В первый день они, уважая память покойного и траур пана каштеляна, ни о чем разговоров не заводили; но назавтра уже начали напоминать о той бумаге, настаивали на том, чтобы обновить ее, вспоминали о родстве и дружеских связях, которые издавна были между родами. Сначала каштелян не шел ни на какие уступки, отговаривался тем, что будет достаточно той первой договоренности с братом, но Радзивиллы настаивали, что нужно снова договориться на прежних основаниях, с залогом, потому что им хотелось добиться своего.

Я забыл вам сказать, что виленский каштелян во время переговоров с братом также присутствовал, более того, сам писал тот договор, поэтому он был вынужден обновить его, раз уж опека перешла к нему. После долгих уговоров был составлен новый акт, который написал и оформил еще более хитро, чем первый, маршалок его королевского величества Андрей Юндил. Подписали его русин Александр Головчинский, который поддерживал Радзивиллов и приехал с ними, Ян Тризна и Петр Страбовский, трайденский староста. В том новом акте было записано, если верить слухам, что виленский каштелян обязуется отдать молодую княжну замуж за князя Януша в тот день, когда ей исполнится пятнадцать лет, здесь в Вильно, вот в этом доме, где мы сейчас сидим, 6 февраля 1600 года, если она сама того захочет и не будет против. На этот раз Радзивиллы были весьма довольны, князь был очень рад, ведь они уже столько лет домогались этого. И все же они очень боялись, как бы кто-нибудь не нарушил их планов. Ведь именно с нашим паном старостой они что-то не очень ладили, между ними велись какие-то давнишние родовые тяжбы. Поэтому они побаивались, как бы он не настроил пана каштеляна против договора, а может, их заботило и другое: многие известные литовские роды почли бы за честь породниться с Ходкевичами через княжну. Правда, желая уберечься от этого, воевода повелел дописать в том акте, что каштелян не будет тайно чинить препятствий, и все это под залогом в тысячу литовских коп. А это, сами понимаете, сумма немалая! Когда неосмотрительный пан каштелян пошел на этот уговор и подписал акт, Радзивиллы, даже не дожидаясь похорон, уехали из Бреста радостные и довольные тем, что им удалось перехитрить Ходкевичей. А князь Януш по воле своего отца воеводы старался войти в фавор, завоевать расположение княжны, понравиться ей. Люди говорят, что он пришелся ей по нраву, и это так и есть.

Все это происходило в 1595 году, как я уже вам говорил, и с той поры князь Януш часто проведывал княжну, а она подросла и стала очень красивой. Вы ее хоть раз видели?

— Нет, никогда, — ответил пан Станислав, — мне ведь приходилось более бывать при войске, чем при дворе. Как я мог ее видеть, если она живет то в Гродно, то в Бресте, то у вас в Вильно. А я тут, почитай, не бываю.

— Теперь она живет в нашем дворце, — сказал Бурчак, — вместе с экономкой нашего пана Влодской. А подбор придворных девушек просто королевский — из числа самых лучших, шляхетных паненок. Если вы ее не видели, то очень жаль: на нее так же приятно смотреть, как на росписи в храме. Раз уж вы тут будете, то, наверное, увидите ее. Глядя на нее, никогда не скажешь, что эта девушка росла горя не ведая, что ей всего хватало, такая она худая и слабая. Кажется, ветерок повеет, и она упадет. Зато лицом пригожая, хотя и постоянно грустная, будто недавно плакала или болела. Глянешь на нее, и такая тоска охватит, что кажется, будто и сам вот-вот заплачешь. Я никогда не видел и даже не знаю, смеется ли она. Может, только тогда, когда приезжает князь Януш. А он, будто бы, на самом деле увлечен княжной, очень любит ее, во всем слушается.