Последняя из слуцких князей - [7]

Шрифт
Интервал

— С позволения пана, — сказал Супейко, — я схожу за ключами от подвала.

— Но вы же там, пане, ради всего святого, не задерживайтесь, не оставляйте меня надолго впотьмах.

— А я оставлю вам свечку, — ответил хозяин и заторопился к двери в стене слева, они были со вставленными стеклами, за которыми можно было разглядеть при свете лампады, зажженной перед иконой Пресвятой Девы, чистую комнату, где за цветастой занавеской лежала и висела женская одежда.

Хозяин открыл дверь, послышалось неясное бормотанье, звяканье ключей, потом пан Супейко вернулся. На нем уже был зеленый кубрак. Он взял у пана Брожака фонарь и повел его по коридору вглубь, к дверям склепа.

* * *

Пока пан Брожак ждет свое вино, мы вернемся в первую комнату, где остались незнакомцы.

Это были, как мы уже упоминали, молодые парни, хорошо одетые; насколько можно было судить по их обхожденью и виду, придворные какого-то господина, шляхтичи. Одеты они были на один манер в темное, закутанные в богатые плащи. Они сняли шапки и присели на лавку возле окон со стороны улицы напротив горожанина, спящего, разлегшись на столе.

— Ну, что скажешь? — спросил один из них. — Попробуем что-нибудь сделать?

— Опасно, — ответил второй. — Об этом надо было подумать заранее.

— Но покуда мы будем думать, этот парень уйдет. Ну так что?

— У него есть ключ от двери, — промолвил второй, — а нам бы он очень пригодился. Воеводич хорошо заплатил бы нам, если бы мы получили такой легкий доступ во дворец Ходкевичей да еще и связь со служанками молодой княжны. Она и хотела бы нам помочь, но ее зорко стерегут.

— Как же мы выудим у него ключ?

— Само собой, его ни в коем случае нельзя отнимать, но не поискать ли нам какой-нибудь способ, чтобы обмануть этого сосунка?

— Что же придумать?

— Мне кажется, лучше всего хорошенько напоить его, — рассуждал первый, — а ключ выкрасть и оттиснуть копию с него. Я слышал, что именно так подделывают ключи воры.

— Как бы это все не вылезло нам боком, — забеспокоился второй, — тут пахнет виселицей!

— А кто об этом узнает? К тому же, мы делаем все это ради добра.

— А я думаю, что красть ключи нет смысла, ведь они так же, как и всюду, запирают дверь еще и на засов. Вот если бы нашелся кто-нибудь, кто открыл бы нам засов, тогда бы и ключ не понадобился.

— Да, это так.

— Вот вернется наш сосунок, тогда и посмотрим, можно ли его напоить. А заодно, пане Адаме, попробуем кое-что у него узнать.

Только он это сказал, как вошел, прикрывая кувшин полой, пан Брожак. Он уже собирался выйти за дверь, как один из парней спросил его:

— Как видно, пан куда-то несет вино. А вы не хотели бы распить кружечку с нами?

— Благодарю вас, панове, за предложение, — ответил пан Брожак, у которого при упоминании о кружке, аж слюни потекли, — и рад был бы выпить с вами, но мне некогда, меня ждут во дворце Ходкевичей.

— Да что там, всего какая-то минутка, сказал первый незнакомец и подал хозяину знак принести вина. — И у нас времени нет, чтобы долго сидеть тут, и нам нужно возвращаться, но в такую холодрыгу грех будет не согреться хотя бы кружечкой.

— Ну, если вы, панове, так уж хотите, — ответил Брожак и сел, поставив кувшин под стол, — то и выпьем. Скажу пану Берберию, что долго блуждал, пока не раздобыл вина. Пусть подождет.

— Теперь, при свете, я вас лучше рассмотрел, — добавил Брожак, — а то возле дома Мальхера вы меня напугали. Простите, но я подумал, уж не воры ли вы, их в такую пору много на улицах.

— Да, в самом деле, ночью не стоит выходить из дому, — подхватил его слова второй незнакомец, — но еще такого не случалось, чтобы кто-то напал на одной из главных улиц, да притом возле ратуши, там же всегда стража. Вот в переулке можно запросто получить палкой по лбу.

Тут хозяин подал большую бутыль вина и три кубка. Старший из незнакомцев налил полный кубок пану Брожаку, тот сразу же осушил его, вытер усы и прошептал:

— Какое-то крепкое вино, боюсь, как бы оно не ударило мне в голову.

— Слабенькое, не будь я Супейка! — заверил хозяин. — Его можно пить как воду! Оно печет в животе, а в голову не шибает.

— Ну, тогда выпьем, как говорится, под вторую ногу! — объявил новоявленный друг и выпил.

Пан Брожак тоже выпил.

— Что же! Бог Троицу любит, — улыбнувшись, промолвил второй.

Услышав это, Брожак побелел, будто увидел перед собой еретика, и сказал:

— Что это вы вспоминаете за кубком о Святой Троице? Может вы, простите, из конфедератов?

— Нет, что вы! — заверил незнакомец, взглянув на товарища. — Что вы! Так, выскочило ненароком. Вы же знаете присловье: Omne trinum perfektum — все хорошее — трижды.

И они снова выпили, кланяясь друг другу. Потом заговорил старший:

— Так значит, вы из дворца Ходкевичей?

— Да, подтвердил Брожак, — я приехал с паном Берберием, который будет переделывать дворец в крепость или что-то вроде этого.

— А зачем? — спросил второй.

— А кто его знает! — пробормотал Брожак. — Может, пан староста хочет с кем-то воевать.

Незнакомцы переглянулись, а Брожак моргал, протирал глаза, чувствуя, что вино все же ударило в голову.

— А разве вы одни приехали? И никого больше нет там?

— Как же! Еще и пан Станислав приехал из-за границы помогать пану Берберию в этом деле.


Еще от автора Юзеф Игнаций Крашевский
Фаворитки короля Августа II

Захватывающий роман И. Крашевского «Фаворитки короля Августа II» переносит читателя в годы Северной войны, когда польской короной владел блистательный курфюрст Саксонский Август II, прозванный современниками «Сильным». В сборник также вошло произведение «Дон Жуан на троне» — наиболее полная биография Августа Сильного, созданная графом Сан Сальватором.


Неустрашимый

«Буря шумела, и ливень всё лил,Шумно сбегая с горы исполинской.Он был недвижим, лишь смех сатанинскойСиние губы его шевелил…».


Старое предание

Предлагаемый вашему вниманию роман «Старое предание (Роман из жизни IX века)», был написан классиком польской литературы Юзефом Игнацием Крашевским в 1876 году.В романе описываются события из жизни польских славян в IX веке. Канвой сюжета для «Старого предания» послужила легенда о Пясте и Попеле, гласящая о том, как, как жестокий князь Попель, притеснявший своих подданных, был съеден мышами и как поляне вместо него избрали на вече своим князем бедного колёсника Пяста.Крашевский был не только писателем, но и историком, поэтому в романе подробнейшим образом описаны жизнь полян, их обычаи, нравы, домашняя утварь и костюмы.


Кунигас

Юзеф Игнацы Крашевский родился 28 июля 1812 года в Варшаве, в шляхетской семье. В 1829-30 годах он учился в Вильнюсском университете. За участие в тайном патриотическом кружке Крашевский был заключен царским правительством в тюрьму, где провел почти два …В четвертый том Собрания сочинений вошли историческая повесть из польских народных сказаний `Твардовский`, роман из литовской старины `Кунигас`, и исторический роман `Комедианты`.


Графиня Козель

Графиня Козель – первый роман (в стиле «романа ужасов») из исторической «саксонской трилогии» о событиях начала XVIII века эпохи короля польского, курфюрста саксонского Августа II. Одноимённый кинофильм способствовал необыкновенной популярности романа.Юзеф Игнаций Крашевский (1812–1887) – всемирно известный польский писатель, автор остросюжетных исторических романов, которые стоят в одном ряду с произведениями Вальтера Скотта, А. Дюма и И. Лажечникова.


Король в Несвиже

В творчестве Крашевского особое место занимают романы о восстании 1863 года, о предшествующих ему событиях, а также об эмиграции после его провала: «Дитя Старого Города», «Шпион», «Красная пара», «Русский», «Гибриды», «Еврей», «Майская ночь», «На востоке», «Странники», «В изгнании», «Дедушка», «Мы и они». Крашевский был свидетелем назревающего взрыва и критично отзывался о политике маркграфа Велопольского. Он придерживался умеренных позиций (был «белым»), и после восстания ему приказали покинуть Польшу.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.