Последняя история Мины Ли - [74]

Мина уставилась на стол перед собой — на панчан, ччигэ, металлические ложки и палочки для еды. Когда миссис Бэк осторожно зачерпнула суп, Мина на мгновение залюбовалась ее матовой помадой, которая, несмотря на еду и питье, оставались идеально ровной, лишь поблекла, превратившись в очаровательное розоватое пятно на лице.

Так много в жизни Мины было продиктовано необходимостью выжить в обществе, созданном кем-то другим и для кого-то другого. Как бы выглядел мир, если бы она подстроила его под себя? Пусть даже временно, на мгновение, мимолетно, чтобы вновь ощутить пульсацию мира вокруг, голод жизни, от которых глаза сияют и губы непроизвольно расползаются в широкую улыбку.

Яркий след на ободке стакана с водой словно сообщал: «Я здесь, я существую». Макияж говорил о нежелании оставаться в тени, быть незаметной и вместе с тем выполнял функцию маскировки. И все же, что еще скрывала миссис Бэк? Как теперь Мина может ей помочь?

Марго Зима 2014 г.

Усевшись на пол в спальне мамы, Марго внимательно изучала содержимое сейфа — большой конверт с бумагами на корейском и фотографиями, в основном черно-белыми. Среди них был детский снимок мамы, Марго никогда не видела ее такой юной — с круглым личиком и смышлеными глазками. Она в одиночестве стояла перед традиционным корейским домом с изящной черепичной крышей и темными деревянными балками. Также в конверте было изображение мамы в подростковом возрасте, сидящей за длинным обеденным столом приюта с демонстративно серьезным выражением лица. Фотографии с годами поблекли, и слои серых пятен различной тональности напомнили Марго зимнее небо Сиэтла.

Она было начала представлять жизнь мамы в приюте, в котором та провела все детство и о котором почти никогда не говорила, и тут ее внимание привлекла одна цветная фотография, накрывшая Марго волной смятения. На ней маме было лет тридцать, она стояла рядом с мужчиной и девочкой с косичками в красной футболке и легинсах. Они походили на семью — на родителей с ребенком. Судя по желтоватому оттенку и помятому состоянию фотографии, к ней прикасались бесчисленное множество раз, как к антистрессовым камешкам.

У мужчины было вытянутое чувственное лицо и открытая улыбка, он стоял в расслабленной, непринужденной позе, положив одну руку на плечо девочки, а другой обнимая Мину. На последней были модные широкие джинсы и цветастая блузка. Она стояла скованно, с легкой улыбкой на блестящем лице без единой морщинки или складки. День был солнечным, на заднем плане виднелся заросший деревьями склон холма и полоска голубого неба. Обувь у всех была грязной — скорее всего, фотография была сделана во время прогулки по лесу или деревне.

Девочка на снимке своими высокими скулами и узким подбородком походила на маму больше, чем сама Марго. И в незнакомцах, мужчине и ребенке, чувствовалась некая невинность и уверенность в себе, словно их нисколько не задевало суровое прошлое Мины и, разумеется, будущая эмиграция.

Марго всегда считала корейцев трудоголиками, религиозными и прагматичными, а когда у них были средства, даже несколько хвастливыми. Однако, вглядываясь в эти спокойные лица на фотографиях, эту грязную обувь, Марго увидела кого-то еще — настоящих корейцев, а не корейских американцев, иммигрантов, огрубевших от тяжелой жизни в чужой стране, которые, как и ее отец в Калабасасе, упрямо стремились к «успеху», пытаясь достичь блеска совершенства, при этом подавляя собственную многогранную личность, отрекаясь от самих себя. Или которые, как мама, работали не покладая рук, но так и не добились ничего, кроме долгих трудовых будней и одиночества.

Каких жертв от людей требует эта страна? Можно ли вообще почувствовать вкус жизни, пытаясь обогнать всех, включая самих себя?

Как могла мама бросить эту другую семью ради Америки? Ради тяжкой жизни в тесной квартире, часто пожирающей душу работы, где приходилось кричать «Amiga! Amiga!» вслед удаляющимся незнакомкам, где она была вынуждена растить дочь одна? Может, по какой-то причине муж на этой фотографии был хуже? Та семья, та жизнь были еще хуже? Разве такое возможно?

Вероятно, мама планировала однажды рассказать Марго правду — о другой семье, другой стране, сводной сестре. Только когда и как? Возможно, она, как и Марго, иногда не знала, что делать с жизнью, и ничего не планировала. Мама хранила ключ от сейфа в дурацком сердце плюшевого мишки, которого, скорее всего, никогда не украдут и не тронут. Возможно, она тоже была под действием этих чар — иллюзии, что, откладывая решение проблем или дела на потом, она продлевает жизнь. И вдруг — так неожиданно — она умерла.

И кто теперь поможет Марго разобраться во всем этом?

Хозяин сказал, что миссис Бэк приезжала к маме в сентябре или октябре и за ней следил мужчина, по описанию похожий на мистера Пака.

«Вы с мамой часто приходили в ресторан, где я работала, „Ханок-Хаус“, помнишь? Такой традиционный корейский дом, весь из дерева».

Только один человек знал маму достаточно хорошо.

Мина Лето 2014 г.

Глядя на свое отражение в зеркале ванной, Мина накрасила губы помадой цвета пепельной розы, которую купила вместе с миссис Бэк на рынке в одной из лавок, где все по доллару. Ранее, когда они обедали рисом и остатками панчана за витриной лавки Мины, миссис Бэк сказала: