Последний заезд - [6]

ростом — в самый раз для такого долговязого всадника, как я. Нрава капризного и подозрительного, но надежный на длинных перегонах — даже по железной дороге. Мы выросли и сдружились в Теннесси.

— Эй вы, попутчики! — крикнул я в переднюю часть вагона. — Видите их? Настоящие антилопы…

В другом конце вагона равнодушно стояли голубой подсвинок и лягливая лошадь. Видная пара, надо сказать. Свинья была вся разукрашена серебряными звездами, а лошадь — ярко-зелеными трилистниками клевера. Тоже ехали на большое представление. Заслуженные артисты.

Впереди загрохотало. Поезд с грохотом мчался по мосту над ущельем. Мне пришлось подтянуться на верхней доске, чтобы увидеть реку внизу. Она была далеко — узкая голубая ленточка в глубокой расселине. Когда проехали мост, я убрался с ветра и в сотый раз вынул из кармана рубахи афишку.

Экстренный * На Родео *

* Поездка в современном поезде

* Подлинная кухня Фронтира[10]

+ Салон-вагоны + Танцы + Азартные игры

Середину афиши занимала карта с маршрутом экстренного: ДЕНВЕР — ПЕНДЛТОН. Я провел по нему пальцем до реки.

— Господа. — Я улыбнулся моим спутникам. — Мы только что пересекли Снейк-ривер. Теперь мы в штате О-ре-гон. Вы рады?

Звездная свинья хрюкнула по-прежнему равнодушно, а клеверная лошадь в ответ лягнула ящик. Я пожал плечами:

— Ну что ж. На всех не угодишь.

Я смотрел на пейзаж, пока не село солнце, потом ушел с холодного ветра, проникавшего сквозь щели. Собрал дощечки разбитого лошадью ящика и на большой сковороде развел костерок. Из сумки с провизией вытащил громадный ямс [11]. Несколько недель назад я заехал на ферму к двоюродной бабке, и она дала мне кроме стеклянной банки с желтым самогоном кучу ямса. «Возьми, — велела она, — Вся эта ерунда в твоем мешке кончится, а он останется». Она была права. Кофе, кукурузные булочки, сыр и рыбные консервы ушли быстро, яблоки я доел черт-те сколько километров назад. Денег у меня хватало, и кувшин оставался непочатым, но маршрут наш со Стоунуоллом пролегал в стороне от магазинов и повода выпить не давал. Вот уже несколько дней мы питались ямсом — эта картофелина была последней и самой крупной. Я заточил обломок дощечки ножом и насадил на нее картофелину. Стоунуолл наклонился и понюхал.

— Терпение, сэр, — сказал я нюхальщику.

Я знал, что он может съесть свою порцию сырой, но как церемонный южанин заставил его подождать, когда ужин подадут всем.

Я пристроил вертел над огнем, положил голову на седло и посмотрел на звезды. Долог путь от Теннесси. Как я уже сказал, я был младшим из братьев Спейн и младшим в семье, не считая сестренки. Только с ней мы и были близки. К тому времени, когда мне исполнилось десять, а ей восемь, наши братья разъехались, отправились кто куда, бродяги. Но не дальше Нового Орлеана, Галвестона и других таких городов — словом, все на юг. Я говорил сестре, что, когда уйду из дома, придумаю, ей-богу, кое-что получше. Поклялся, что на север поеду и буду странствовать, пока не доберусь до настоящей границы, если такая еще осталась в нашей, почти оседлой уже стране.

— Далекий путь, сестренка, — сказал я, улыбаясь этим северным звездам, гордый, как лягушка, съевшая светляка.

Поезд пыхтел, одолевая крутой подъем. Веки у меня отяжелели, звезды померцали, погасли. Я уже задремывал, как вдруг, ниоткуда, послышался будто бы приближающийся гром. Но между мной и звездами не было ни облачка! Гром все приближался и приближался сзади и сменился пронзительным ржанием. Только я хотел посмотреть в ту сторону, как в звездном небе прямо над моей головой пронеслось большое растрепанное черное тело. Оно с грохотом приземлилось в неосвещенной передней части вагона и затормозило со стуком, обратив в бегство свинью и лошадь. Я приподнялся на локтях, и в это время сзади снова застучали копыта и надо мной пронеслась вторая тень. Тень со стуком затормозила рядом с первой. Обе развернулись и надвинулись на меня из темноты. Я схватил палку с ямсом и, как штык, выставил навстречу громоздкой паре.

Мое смешное оружие как будто произвело впечатление на всадников. Они спешились и подошли к костру, пристально разглядывая клубень, насаженный на его конец. Один был индеец, худой, прямой, тонкогубый, в шляпе с прямыми полями, и глядел мрачно. Сапоги на нем были индейского типа с мягким верхом, изношенные почти до смерти. Он задумчиво водил по щеке странной монетой. Второй был черный и так же весел, как первый угрюм. Шляпа на нем была настолько старой и бесформенной, что невозможно было угадать ее первоначальный вид. Я ждал, что они предпримут. Индеец сдвинул шляпу на затылок, и я увидел, что глаза у него дико блестят и в них ни капли страха. Они были — голодные.

— Хороший ямс, — сказал он.

Черный наездник кивнул:

— Несомненно. А не согласится ли наш благородный молодой громобой разыграть его в картишки?

Глава третья Настоящий десятицентовый вестерн

Не много времени понадобилось, чтобы разглядеть, какая странная пара вклинилась в мою жизнь. Даже самый неопытный глаз узнал бы в них настоящих бывалых молодцов из десятицентовых вестернов [12]. Черный был меньше ростом, но возмещал это зубами: они сияли не хуже луны, плясавшей со звездами за его плечом. Себя он представил как мистера Флетчера, но зови меня просто Джорджем, а своего молчаливого товарища — как мистера Джексона Сандауна.