Последний воин. Книга надежды - [47]

— Остановись, — предостерегала девушка. — Оба утонем.

И тут с берега скатилась диковинная фигура, то ли человек, то ли зверь, нелепое коротконогое существо в лохмотьях, с длинным шестом в руке. Анар скакнул наперерез с предостерегающим рыком. Существо бросило шест и распласталось на льду. Анар обнюхал его и сел рядом. Он первый понял, что это спасение. Потом понял Улен.

— Давай, давай! — взмолился. — Помоги!

Человек, маленький, точно приплюснутый, с крохотным личиком, затерявшимся в некоем подобии шапки, по окрику Улена поднялся и, опасливо косясь на собаку, засеменил к полынье. Шест, тяжёлый для него, волочил за собой. Они вытащили девушку на твердь, промокшую, синюю, цокающую зубами.

— Как страшно было, — сказала она. — Сердце утомилось.

Вскоре сидели у костра. Обсушились и ели просяные лепёшки, которыми угостил чудесный спаситель. Его звали Зем. Разговаривать с ним оказалось непросто. Он дёргался, жестикулировал, всячески выказывая радость и услужливость, но ему никак не удавалось связать слова в понятную фразу. Его мельтешение настораживало. Бесцветные, с огромными зрачками глазки тускло блестели. Подвижное личико то таяло в бессмысленной ухмылке, то вдруг выражало тягостное, беспричинное уныние. Не человек, а кузнечик. Всё же постепенно Улен кое-что у него вызнал. Родичи Зема все перемёрли от неведомой болезни, он один уцелел, хотя тоже долго болел. Вторую зиму Зем перебивался в одиночку и неизвестно почему жив. Становище отсюда недалеко, но Зем боится туда ходить, потому что там бывают чудеса. Род у них был небольшой, мужчин столько, сколько у него пальцев на руках. Люди обыкновенные, не такие, как Зем, а такие, как Млава и Улен. Зем пальцем ткнул в Млаву, его глаза застлало опасным огнём. По словам Зема выходило, в двух переходах отсюда обитает другое племя, тоже родичи Зема. Они живут в домах, сложенных из обтёсанных деревьев. Летом Зем ходил туда, но его прогнали, опасаясь заразы. Ему плохо одному, хотя пищи у него хватает. Недавно он пошёл в городище второй раз, надеясь, что его пожалеют, поймут, что он не болен. Но его опять прогнали, пригрозив убить, коли не уймётся. Воодушевившись, Зем начал показывать, как он прорывался в городище и как его отпихивали кольями и кидали в него камнями.

Млава смеялась над его ужимками, а Улену стало не по себе. Он не мог перебороть неприязни к суматошному уродцу. Слишком красноречивые взгляды бросал тот на Млаву. В этих взглядах было не только восхищение.

Анар разделял опасения молодого хозяина, сквозь полузакрытые веки следил за прыжками Зема, и не единожды в его горле булькало предостерегающее рычание.

Спать легли в добротном, хорошо укреплённом шалаше Зема, где на пол были накиданы звериные шкуры. Первым уснул Зем. Дыхание его сделалось ровным, и он тоненько засвистел носом. Если притворялся, то очень умело. Улен признался:

— Мне не нравится этот человек. А тебе?

Млава прижалась к его боку.

— Он маленький и пустой, как переспелый орех. Не думай о нём. Спи.

И они уснули.

3

Боязливо подступала весна. Сороки первые её почуяли, между ними среди бела дня вспыхивали дикие ссоры, и галдели они неистово. Пашута жадно втягивал ноздрями воздух. Сказал Варе:

— Сколько раз видел это, а привыкнуть не могу. Ты чувствуешь, земля парит?

— Чувствую, чувствую, — усмехнулась Варя. — Несёт какой-то дрянью вон от того сарая… Скажи, Пашенька, сколько тебе лет? Ведь ты соврал, что тебе сорок пять?

— Ну, думаю, мы ровесники. А по уму так я даже немного постарше.

— Я тебе завидую, Пашенька.

— Почему?

— Какой-то ты радостный бываешь. Без всяких причин. Я так не умею.

— Научишься, — сказал Пашута и побрёл к сараю: может, там действительно какой непорядок? Вон и бродячие коты повадились туда шастать. А Варя ушла в дом. Два дня назад Хабило выполнил обещание, подбросил на своём шикарном лимузине рисовальные принадлежности и денег не взял, сказал, что всё провёл по клубной смете. Он был необычайно задумчив и, отведя Спирина в сторону, напрямик спросил у него, в каких отношениях находится его приезжий друг с Варей. Спирин сам этого досконально не знал, а врать не умел, потому ответил, что, видимо, они жених и невеста.

— Вряд ли, — усомнился Хабило. — Откуда может быть у дремучего мужика такая невеста? Это противоречит законам этики.

Уезжая, он намекнул Варе, что если она угодит своей работой одному высокопоставленному лицу, её ждут такие перспективы, о которых она и мечтать не могла. То ли под впечатлением этой туманной фразы, то ли от долгого безделья Варя увлеклась заказом и почти не выходила из своей комнаты, превратив её в мастерскую. Она перетащила туда большой стол, а у окна Пашута соорудил ей нечто вроде походного кульмана. Теперь Варя к себе никого не пускала. Пашута посмеивался, говоря, что не иначе как она налаживается шлёпать фальшивые деньги.

На душе у него было муторно. После ленинградских злоключений, которые вроде их сблизили, он начал надеяться на какой-то крупный разговор, который всё поставит на свои места: разведёт либо сблизит их окончательно, но время шло, а отношения оставались двусмысленными. Эта двусмысленность нисколько не обескураживала девушку, а его угнетала. Он ловил на себе заботливые взгляды Спирина и не знал, как объяснить ему сей сон наяву. Урсула странно на него косилась и иной раз вздрагивала, когда он обращался к ней с каким-нибудь невинным вопросом. Каким зверем он ей представлялся? Пашута уже не помнил, на что рассчитывал, уезжая с Варей в эту глушь. Смешон человек, вообразивший, что сумеет своей волей переломить естественное течение жизни, он уподобляется клоуну в цирке, который подражает то ослепительному жонглёру, то элегантному воздушному гимнасту; с каждым днём Пашута всё явственнее ощущал, как утекают в песок драгоценные капли его любви. Вдобавок, постепенно в нём родилось ядовитое чувство вины. Всё, что он обещал Варе и на что намекал, походило на большой обман, и значит, он выглядел в её глазах ничуть не лучше её прежних алчных знакомцев. Каждый коверкал её жизнь на свой манер.