— Зато ты узнаваем за сто вёрст: волосы растрёпаны, цигарка в зубах, весёлый мотив на устах, широка пролетарская волосатая грудь, ничего святого!
— Но-но! — широко осклабился Уолтер. — Зато ты прямо первая эманация Единого! То-то я всё смотрю на тебя, и думаю, ба, что за знакомые черты! Так вот оно что! — и друзья дружно заржали и обнялись.
— Тсс, — проговорил наконец Джон, — не спугни деревья, мы же пришли проведать их, а не мешать им наслаждаться тишиной и покоем зимнего леса.
— Да, а взгляни, как красиво лежит снег на веточках. На каждой, даже самой маленькой — тонкая снежная линия, маленький, но необходимый штришок на огромном полотне. — Уолтер восторженно показывал по сторонам.
— Точно!.. — Джон был поражён. Он шёл и молчал, всё вглядываясь в эти нерукотворные узоры, сплетающиеся в причудливом танце в бесконечное полотно. И ему страстно захотелось отразить, запечатлеть это в каком-нибудь стихе или даже мелодии. Но об этом он пока не стал говорить Уолтеру, слегка опасаясь его бестактных выходок. Хотя эти уколы в большинстве и были «беззубыми». Они продолжали идти молча, и Джона всё больше захватывало наваждение, что он сливается с этим снегом, он где-то внутри, он чувствует его как живого.
— Джон! — окликнул его Уолтер, видя что друг ушёл в себя. — Джон, есть ли какие-нибудь идеи насчёт скреплённого вчера Союза?
— Ты знаешь, мысли, конечно всегда есть, но серьёзно я ещё не подходил к этому вопросу. Надо посоветоваться с мудрыми.
— Это да. Но я могу тебе сказать, что мы можем сделать и своими силами, даже вдвоём, без остальных сил Союза.
— Это что же? — спросил несколько удивлённый таким поворотом дел Джон. — Уж не хочешь ли ты предложить расклеивать листовки с бунтарскими призывами? — добавил он и улыбнулся.
— А что, это мысль! — Уолтер отнёсся весьма серьёзно, хотя и лёгкая ирония играла на его губах. — Но пока что нет. Я предлагаю тебе серьёзно подойти к созданию группы. Представляешь, что мы могли бы сотворить вдвоём?!
— Да, было бы очень здорово. Но… что я могу сочинить, я же не Леннон, не Уотерс, не Дилан. Каков тогда будет мой вклад?
— Джон, ты меня поражаешь! Откуда столько неверия вдруг, если я своими глазами вчера видел твоё лицо, когда леди Арталиэн произнесла пламенную речь! Твоя вера и решимость были видны издалека. Что случилось?
— Да, мои чувства были искренними. Они и сейчас таковы. Но вот если бы я уже был великим музыкантом, если бы многие мои работы признали заслуженные мастера, у меня был бы громадный опыт в сочинении, как у тебя, например…
Но он не договорил — Уолтер просто взял и толкнул его в снег и начал там бесцеремонно валять!
— Что за чушь! Какие ещё, к дьяволу, «признанные», какие «заслуженные»! Они для нас вообще никто не существуют! Забудь! Ты — великий гений, здесь и сейчас. — Он немного успокоился. — Я… скажешь тоже. Просто я не боялся взяться за гитару, не испугался поверить в свои силы, что да, я — могу!.. Вставай! — И он помог подняться другу. — И не обижайся, плиз, что тебя в снег толкнул…
— Да я и не обиделся, — сказал повеселевший Джон. — Освежился, как раз умыться сегодня забыл. Да и вообще, надо теперь всем рекомендовать снежные ванны — хорошо всякую засевшую в голове дурь вышибает!
— Значит, теперь ты уже не так неуверен в своих силах, как до принятия лечебной ванны? — весело съязвил Уолтер.
— Эффект просто чудодейственный. Мы идём играть немедленно!
— Отлично, а то я всё думал найти себе оправдание, чтобы не ходить в колледж!
— По-моему, можно найти тысячу оправданий, чтобы не ходить туда, но ты нашёл всем оправданиям оправдание! — сиял улыбкой довольный Уолтер.
И они на радостях затянули «Good day sunshine»[28]. А погода стояла действительно отличная — на небе ни облачка, лёгкий морозец, и ослепительно сверкающий повсюду снег. Допев, ребята снова пошли молча. Слышно было только хруст сугробов под ногами. А лес стоял притихший — ни звука не исходило из сердца его: ни пения птиц, ни треска ломающихся веточек под заячьими лапками. Хотя, какие там зайцы…
— Гляди, Джон, мы никого не разбудили своей песней! Лес совсем притих.
— Да он таким и был до нашего прихода. Но ничего, нашими песнями мы разобьём глухую стену тишины и отчуждения в этом мире, и мир снова станет прекрасен, как сразу после сотворения!
— Это действительно самое дельное из того, что мы можем. По крайней мере, я пока больше ничего не вижу путного.
— Я тебе сегодня сыграю свою последнюю мелодию, недавно придумал. Называется «Под Сугробами Безвременья».
Уолтер, услышав название, совершенно театрально завалился пластом на спину в глубокий сугроб и оставшись лежать, произнёс оттуда:
— Совершенно бесподобно! Какая образность! А ты ещё говоришь, что ничего не можешь сочинить.
Джон помог другу подняться и ответил:
— Да, название мне тоже нравится, но ты ещё не слышал саму мелодию. Если бы она была такой же впечатляющей как и название…
— Уф, — Уолтер отряхивался. — Я уверен, мне понравится! Уже даже одно это название вдохновляет меня на что-то.
— Слушай-ка, а расскажи, когда и как ты начал играть на гитаре? Что-то ты мне ещё не рассказывал этого.
