Последний Воин Духа - [122]

— Вот это я ещё не слышала! — удивилась Арталиэн.

— Да так, гости непрошеные были, — сказал Джон обыденным голосом, отчаянно пытаясь скрыть взыгравшую гордость.

— Целых пять мохнатых шкур пришли по наши души, — объяснил Уилл. — Потом мясо пару недель весь город ел. Подробности, я думаю, мы тоже оставим на потом.

Арталиэн улыбнулась.

— Ну, стало быть, пора почтить своим присутствием и двор, в котором любили мы собираться, и где когда-то строили ту самую снежную крепость, которая сейчас пришлась к слову.

— Да, теперь-то уж крепости мы больше строить не будем, — негромко обронил Джон вслух. — Хватит с нас снежных, водных, деревянных…

Ладонь тёти Дженни мягко легла ему на плечо.

— Это мы ещё посмотрим, ребята, — сказала Арталиэн. — Сейчас только лето начинается. Нормальное лето! А вообще, крепости строят те, кто защищается и готовится к осаде, Джон. И ещё те, кто хочет поставить небольшой спектакль и поучаствовать в нём. Теперь осада закончилась. А также всевозможные спектакли и наше в них участие.

Неслышно стелился на землю тёплый, бархатистый вечер; вызвездило. В сад вынесли продолговатый низенький столик и откидные стульчики; рядом красовался один из старинных сундуков с корабля. Чуть поодаль в густеющих сумерках Джон углядел разную старую мебель, кресла и даже неизвестно откуда взявшуюся кровать — он такую и не видел в доме. Видимо, всё это вытащили сюда, пока он общался с родственниками и ждал Эмили.

Видя вопросительный взгляд Джона, Арталиэн разъяснила всем назначение этих предметов.

— Это у нас сегодня в качестве дров! Пора немного осветить нашу вечернюю рекреацию.

Вскоре на дворе разыгралось весёлое пламя, и то ли сытная еда, то ли ощущение единения с друзьями сделали своё дело — Джон чувствовал наполненность и погрузился в негу. Последний раз такое было, только когда они все собирались ещё до Нового Года, и не до последнего, а раньше… когда-то, когда ещё никто не собирался уезжать, когда не было ещё никакого воображаемого противника… Джону вспомнились вдруг пластилиновые армии Уилла Мортона. И только сейчас, когда горожане вышли победителями из схватки со стихией, он осознал, что все эти армии и стороны — просто умозрительны. И что не было, конечно, никаких сторон и армий, а был лишь один его несовершенный и неопытный ум, на тот момент не обладавший умением распознавать истинную сущность происходящего. Джон понимал это, как понимал также и то, что и его теперешнее знание могло быть иллюзорно; и что нет никакого ума на самом деле, и ничего не стоит за ним, и никогда не стояло… Джон только одно наверняка теперь знал — предстояло упорно, длительно работать, идти по выбранной когда-то дороге. Ведь если у неё было начало, значит, где-то должен быть и конец. В точности, как и у снега, воды и всего вокруг…

Наконец, он очнулся от дум и заметил, что стояла тишина — никто ничего не говорил уже некоторое время. Лицо леди Арталиэн было задумчиво, на нём играли отсветы пламени костра. Джон придвинул свой стул чуть ближе к ней и заговорил негромко.

— Тётя Дженни! Неужели нам нужно было через столь многое пройти и пережить эту бездну испытаний, чтобы в итоге что-то обрести?

Арталиэн участливо посмотрела на Джона, и слегка вздохнув, ответила:

— Человек, Джон, похоже, только и может стать человеком через тяжелый, осознанный, упорный и целенаправленный труд, лишения. Не имея же ни целей, ни даже повседневных забот, он быстро превращается в студеный холодец на замогильном пиршестве отжившей материи и сил инерции…

— Ну а теперь что же нам делать, чем заниматься?

— Теперь я смогу просто наслаждаться написанием картин, — ответила Арталиэн. — Без рамочек с завитушками, понимаешь?

— Ага! А я тогда, пожалуй, разыщу свой ручной телескоп, — сказал Джон. — А что, можно и обсерваторию построить… например, вместо Мэрии.

— Конечно. На народные-то средства, — весело вставил Уолтер. — Представляю заголовки газет: «Благодарные жители — Джону Шелтону, нашему спасителю!»

— Тебе, друг, пора свой цирк открывать! — засмеялся Джон.

— А я поищу свой альбом с марками… «заморские» всё равно круче, чем джоновские, ха! — проговорила вполголоса Эмили.

— Знаете, — снова обратился к своей собеседнице Джон, — а вот мы с Уиллом всё спорили тут, открыла ли катастрофа нечто у одних людей, а другие, наоборот, вместе с ней, ммм, потерялись?

— Видишь ли, Джон, — отвечала Арталиэн, — для большинства вырывание из привычного контекста жизни и времени губительно. Но для некоторых оно поневоле оказалось сильным катализатором.

— Значит?..

— Это означает всего лишь, — знакомо заулыбалась тётя Дженни, — что те, чей час уже пробил, все равно найдут свой путь. Через снега или воду. Они бы нашли способ схватить в охапку звезды, вскарабкавшись по печной трубе!

— Но ведь есть и те, кто остался в городе добровольно, а ждало их забвение, сумасшествие… а некоторых — так даже смерть?

— А где ты видел, юный идеалист, чтобы в жизни всё как в кино было? Расписаны ноты, заучены роли?.. Или чтоб всё так гладко шло, как у леди Арталиэн на собраниях? — захохотала она. — Мы все, желая того или нет, стараемся вписаться в какие-то, хоть в какие-нибудь, даже выдуманные самими собой модели поведения. Влиться во всю эту обволакивающую нас реальность, в то время как сама она — не более чем одно из миллиона воплощений, вариантов видения абсолютного Ничто. Некая цепочка событий привела к другой цепочке; вагон тронулся с места и потащил все остальные. Да, для некоторых, может показаться, эта цепь была губительной. Но это ведь просто начало другого пути. Поверьте, всё на свете можно объяснить! — Арталиэн как-то по-простецки махнула рукой, словно отгоняя от себя назойливое насекомое. — Но сколько времени потребуют ответы на бесконечные «почему?» Так что давайте-ка лучше чай пить. С пирогом!