Последний вервольф - [101]

Джейк говорил, что перестал анализировать. А я, видимо, только начала. Писать все это нелегко. Я не вела дневник со времен университета. Тогда все девчонки вели дневники, километры девчачьей писанины с излишней драматичностью, словно колючая проволока. Я больше не стану его слушать. Этот козел воспользовался мной ПОСЛЕДНИЙ РАЗ!

Я думала, что из Карнарфона они повезут меня обратно в «белую тюрьму» (под словом «они» я имею в виду Поулсома и двух охранников — Мерритта и Дэйсона), где бы она ни находилась. Я знала, что она точно в Уэльсе, но это все. В географии Европы, как настоящая американка, я совсем не разбираюсь, так что названия мест, которые мы проезжали — Лландовери, Райядер, Долгелай — звучали, будто из Страны Чудес. С той самой секунды, когда меня поймали, я знала, что должна что-то предпринять, но я ничего не могла, и это меня изводило. Я, конечно, не купилась на обещание, что меня отпустят, как только Джейк, если получится, убьет Грейнера, но у меня не было выбора, так что я делала вид, что верю. Когда нам с Джейком разрешали созваниваться, он без конца повторял: сиди тихо, я скоро вытащу тебя. В хорошие минуты эти слова были как талисман в кармане. В мрачные — некий голос (тети Сильвии, той сучки, которая любила разрушать детские мечты, словно кислотный дождь) издевался надо мной: «Он не придет, ты глупая маленькая девчонка, тебе конец». И теперь, после того как мы увиделись, наступила одна из самых плохих минут. Он выглядел таким уставшим. И эта неправильно застегнутая рубашка, царапины на лице…

Мы минут двадцать ехали по узкой петляющей дороге с густым лесом по сторонам, пока не встали в пробке, которая образовалась из-за автокатастрофы. «Скорая помощь» грустно озаряла мигалкой деревья, двое медиков нагнулись над мотоциклистом в шлеме на земле, мотоцикл лежал на одном боку на обочине.

— Хм… — сказал Поулсом. Он сидел со мной и Дэйсоном на заднем сиденье. Мерритт был за рулем.

— Как не вовремя, — сказал Дэйсон.

— Разворачивайся, — сказал Поулсом, — сейчас же.

А дальше все произошло очень быстро. Я услышала звук пули, пробивающей лобовое стекло, и в ту же секунду голова Мерритта обмякла и прислонилась к подголовнику.

Потом я помню все как в очень насыщенном и быстром сне: Поулсом выдергивает пистолет из кобуры на плече, Дэйсон переползает через нас к противоположной дверце, чтобы удрать, и я пытаюсь — хотя и знаю, что это невозможно — высвободиться из наручников. Если бы кто-нибудь мог это видеть, то сказал бы, что мы похожи на комическое трио. Дэйсон навалился на меня всем весом, одним ботинком оттолкнулся от моего бедра и уже вылез из машины, чтобы скрыться за деревьями.

Но у него не получилось. Выстрел свалил его в нескольких метрах от нас. Наступила полная тишина, и я почувствовала, как тело Поулсома обмякло в грустном смирении.

— Поулсом, вылезай медленно, — произнес мужской голос, — и руки держи так, чтобы мы их видели.

Я взглянула на тело Мерритта в кресле водителя. Врачи и мотоциклист теперь стояли у открытых дверей кареты «скорой помощи», вооруженные винтовками. Пошел дождь.

— Что ж, Талулла, — тихо сказал Поулсом, — кажется, меня не ждет ничего хорошего.

Он вышел из машины. Я сидела как вкопанная. Впрочем, у меня не было особого выбора: в своей камере в «белой тюрьме» я могла двигаться свободно, но для перевозки они надевали на меня оковы в стиле Гуантанамо: браслеты на запястья и лодыжки, соединенные железной палкой, в которых можно было делать только очень маленькие шаги. Браслеты на лодыжках также были соединены с основанием сиденья.

— Брось оружие, — приказал голос Поулсому, — ляг на землю лицом вниз. Живо.

Я видела, как Поулсом выполняет все, что ему говорил голос. Он занял нужную позицию, в поле зрения попал накачанный парень в черном кожаном костюме. Судя по одежде, охотник ВОКСа, с темными волосами, стриженными под ежика, и усталыми глазами. Он наклонился к Поулсому, надел на него наручники и помог встать на ноги.

— Мисс?

Я вздрогнула. Мотоциклист — уже без шлема, с молодым милым лицом, эспаньолкой и кольцом в носу — стоял у правой двери с кусачками в руках. Меня обдало свежим ветерком, и я поняла, как же пересохло в горле.

— Не волнуйтесь, я просто хочу освободить ваши ноги. Извините, — он нагнулся и без труда перекусил толстую цепь, связывавшую мои лодыжки с сиденьем. — Остальные пока придется оставить. Если хотите, я помогу вам выбраться. Вот так.

Несмотря на подскочивший от страха адреналин и мечущиеся в голове мысли (это Джейк подстроил? меня освободят?) было очень приятно оказаться в вертикальном положении после стольких часов в машине. Я подняла лицо к небу и почувствовали капли дождя. Свежий ночной воздух головокружительно пах лесом, мокрым асфальтом, порохом, бензином и вонью мотоциклетных покрышек. До трансформации оставалось меньше дня, и приступы голода накатывали волнами, сбивая с ног. Я покачнулась и чуть не упала в обморок. Над нами были облака, но луна за ними знала, что я тут. Я чувствовала ее присутствие кончиком языка, зубами, кистями рук, животом, вагиной. (Одним из самых адских испытаний в тюрьме было полное отсутствие секса. Мне приходилось дрочить под одеялом или в душе, пока меня снимали скрытые камеры, хотя Поулсом уверял, что их нет. Он сказал однажды: «Я понимаю, что со вступлением луны в фазу роста либидо будет причинять вам неудобства». На секунду мне в голову даже закралась кошмарная мысль, что он сейчас предложит в помощь одного из своих подчиненных, или вибратор, или, господи упаси, самого себя, но он продолжил: «Так что прошу вас, Талулла, поймите — видеонаблюдение не ведется дальше двери в вашу комнату. Я гарантирую, что это — лишь ваше личное пространство. У нас нет ни малейшего желания усугублять и без того неприятную для вас ситуацию». И это было еще одним адским испытанием тюрьмы: необходимость быть вежливой с Поулсомом. Дело в том, что я возненавидела его с первой встречи, и он знал это, но он также знал, что я не рискну высказать ему все начистоту. Я однажды читала интервью, в котором какая-то актриса жаловалась, что Кристофер Уокен — или это был Джеймс Вудс — пах или даже