Последний уик-энд - [34]

— Доброе утро, сэр, — сказал он жизнерадостно, подражая манере и дружелюбию гостиничного коридорного. — Все нормально, сэр?

— Все хорошо, спасибо.

— С температурой все в порядке? — спросил Грег.

— Все в порядке, спасибо.

— Это значит, она снижается, или все еще держится?

Он устало посмотрел на Грега. Было что-то в этом негодяе, за чем надо было следить. Надо же было такому случиться, чтобы встретить этого типа. Грег поднял брови в ожидании. Лицо выражало самодовольство и понимание.

— Все еще держится, сэр? — спросил Грег.

— Думаю, немного спала.

— Замечательно. Ничто мне не доставляет большего удовольствия, чем вид выздоравливающего человека. Это наша работа. За это нам, бедным больничным лакеям, платят жалованье. В основном мы, конечно, судна выносим, но еще мы любим смотреть, как наши дорогие маленькие пациенты снова встают на ноги. Мы человеколюбы.

— Сильно сомневаюсь.

— Это действительно так, — сказал Грег и спросил: — Где ты был в учебке?

— А тебе-то что?

— Ты не любишь отвечать на вопросы?

— Нет. Не люблю. — Он посолил яйца и взял ложку.

— Ну, не важно. Съешь кашку, — сказал Грег заботливо. — Это придаст тебе силы.

— Яйца остынут.

— Но кашу все равно съешь.

Он пожал плечами, взял столовую ложку и зачерпнул каши.

— Вкусно? — спросил Грег.

— Послушай, тебе больше некуда пойти?

— Ты у меня последний, дорогуша. Ты что, не рад?

— Я до смерти рад.

— Ты когда-нибудь ел такой завтрак у себя на корабле?

— Конечно.

— Не такой, как этот. Лучше больничного режима ничего нет.

— У меня хороший корабль.

— Какой у тебя корабль?

Он поколебался.

— "Сайкс", — сказал он наконец.

— "Сайкс”? Это что, линкор?

— Эсминец.

— A-а, эсми… "Сайкс", говоришь? — глаза Грега сузились. — Так ты с "Сайкса"?

— Да. А что в этом такого?

— Ничего. — Грег замолчал, думая. — У вас там недавно были большие неприятности? Да?

— Никаких неприятностей у нас не было.

— Я говорю о мисс Коул, — сказал Грег, прищурившись.

— А это… — он отодвинул тарелку с кашей и принялся за яйца.

— ФБР и все такое?

— Да.

— Как звали того парня, что сделал это?

— Шефер, — ответил он, не сводя глаз с яиц.

— Шефер. Что-то знакомое. Он когда-нибудь здесь был?

— Не знаю.

— Он был писарь, да?

— Да.

— М-м-м.

— Ну и что что писарь? Слушай, тебе больше некуда пойти? Что, эта палата излюбленное место сборищ в вашем госпитале?

— Мне кажется, я помню Шефера. Он был здесь примерно в то же время, что и ты.

— Кто сказал, что я здесь был?

— Я сказал. Я посмотрел твою историю болезни.

— Зачем?

— Я люблю все знать про своих пациентов.

— С каких это пор ты стал врачом?

— Из-за чего это ты так сердишься, приятель? — его взгляд стал изучающим и подозрительным.

— Кто сердится? Просто я хочу есть свой завтрак, а не выслушивать твою чушь.

— Ты знал мисс Коул?

— Нет, — отрезал он.

— Приятная девушка. Тебе бы она понравилась. Немного озабоченная, но приятная.

— Жаль, что я ее не знал, — сказал он устало.

— Да, жаль, — ответил Грег. — И сейчас уже не узнаешь. После того, как Шефер ее убил. Жаль.

— Ты собираешься проповедь читать или что?

— В чем дело, приятель? — спросил Грег сладким голосом. — Я тебе не нравлюсь?

— Не особенно. Почему ты, черт возьми, не свалишь отсюда?

— Конечно, — сказал Грег, а затем уже жестко: — Тебе лучше снова начать выглядеть больным. Доктор будет с минуты на минуту. — Он развернулся и вышел из палаты.

Она вошла в палату 107, как луч света. Он ждал ее весь день, и сейчас, когда она была здесь, он почувствовал настоящее волнение. Она чертовски симпатичная девушка, с хорошими ножками, может быть, даже лучше, чем у Клер, и с таким славным невинным лицом, что, глядя на него, хочется одновременно смеяться и плакать. Она выглядела такой незащищенной. Он видел, что она заглатывала его наживку. Она не сильно красила губы. Они были у нее сочные, прекрасной формы, и он хотел целовать эти губы до синяков.

— Привет, — сказала она от дверей. — Как сегодня больной себя чувствует?

— Сейчас, когда вы здесь, лучше.

— Вы нахал, молодой человек.

— Ничего не могу с собой поделать. Человек поступает с обычной катаральной лихорадкой, вы ее вылечиваете, но по вашей же милости он заболевает кое-чем похуже.

— В самом деле? И какую же ужасную болезнь вы здесь подцепили?

— Болезнь сердца, — серьезно ответил он.

— Это совершенно нормально, — ответила с легкостью Джейн. — Каждый мужчина влюбляется в свою медсестру.

— А медсестра?

— Медсестра здесь для того, чтобы мерить температуру.

Она встряхнула термометр, и он сказал:

— Подойдите с другой стороны кровати, Джейн.

— Зачем? — удивилась она.

— Мне так больше нравится. Я суеверный.

Джейн пожала плечами.

— Хорошо, — вздохнула она, — как скажете.

Она обошла кровать так, что окно оказалось за ее спиной и солнечный свет просвечивал сквозь хрустящий накрахмаленный халат и прозрачную комбинацию, обрисовывая ее ноги.

Он рассматривал ее ноги, довольный тем, как ловко провел ее, довольный ее уязвимостью, ее наивной невинностью.

— Откройте рот, — сказала она.

— Вы хорошенькая, Джейн.

— Перестаньте.

— Вы замечательная.

— Перестаньте, я сказала.

— Вы чудесная.

— Вы слишком болтливы. Ну-ка. — Она засунула термометр ему в рот.

— Уы не имеете пава быть такой хоошенькой, — сказал он, не вынимая термометра.