Последний уик-энд - [31]

— Ну… — она улыбнулась, — наверное, глупо, если хорошенько об этом подумать.

— Можно, я буду называть вас Джейн?

Она поколебалась.

— Думаю, что нет.

— Почему?

— Правила.

— Конечно, — снова с грустью в голосе сказал он.

— Не расстраивайтесь так.

— Все нормально.

— На самом деле это не так важно.

— Для меня это важно.

Его глаза всматривались в ее.

— Для меня очень важно называть вас Джейн.

— Ну если это так важно… — она лукаво улыбнулась. — Хорошо, называйте меня Джейн. Но только в этой палате, ладно?

— А вы будете звать меня по имени?

— Я даже не знаю вашего имени. Кстати, и фамилию тоже.

— Вы меня обманываете. Я думал, вы уже наизусть выучили мой температурный лист.

— Нет, боюсь, что нет, — ответила она, все еще улыбаясь. — Честно говоря, надо признаться, что для меня вы — 107-й.

— 107-й?

— Номер палаты, — сказала она, указывая головой на дверь.

— 107-й, — повторил он сокрушенно. — В конце концов, ВМС сократили меня до номера. Сделаете мне одолжение?

— Смотря какое.

— Вам даже не придется смотреть на мой лист. Как насчет этого? Я сделаю все очень просто, никакой суеты.

— И все же смотря какое.

— Я назову вам свое имя. Никаких трудов. Не надо идти к краю кровати, напрягать глаза. Как насчет этого? Все, что вам надо сделать, — это обещать называть меня по имени.

Она подумала несколько секунд, затем сказала:

— Нет.

— Почему? — спросил он жалобно.

— Так будет лучше, — она кивнула. — Будет лучше, если вы останетесь 107-м.

Он упал духом.

— Вы помолвлены?

— Нет, — ответила она медленно.

— Но он все-таки есть?

— Есть, — призналась она.

— Он бы возражал, чтобы я называл вас по имени? Я многого прошу? Я ведь не… Я только прошу… — он в отчаянье развел руками.

— 107-й, — повторила она улыбаясь.

— Каждый получает то, что заслуживает. Нет, если подумать, имя неплохое. Звучит хорошо. И очень оригинальное. Я знал парня, которого звали 108-й, но никого по имени 107-й.

Она расхохоталась, потом резко остановилась, но не могла сдержать улыбку.

— Вы очень красивая, когда улыбаетесь. Вы знаете это?

Это заявление удивило ее. И она вернулась мыслями к тому вечеру в офицерском клубе, когда Чак произнес почти те же самые слова. Она подумала о Чаке. Ее шея покраснела, и краска расползлась по всему лицу.

— Извините, — сказал он. — Я не хотел смутить вас, Джейн.

— Не обращайте внимания. Спасибо за комплимент.

— С любовью от 107-го, — сказал он улыбаясь.

Она резко встала, взглянув на часы.

— Мне нужно идти. Было очень приятно.

— Мне тоже. Вы еще зайдете?

— Мы еще увидимся. Я вам еще надоем.

Его лицо вдруг стало серьезным.

— Вы никогда не надоедите мне, Джейн, — сказал он. Его взгляд был таким проникающим, и она поняла, что снова вспыхнет, если немедленно не выйдет из палаты.

— Поспите немного, — сказала она, развернулась на каблучках и вышла.

Из конца коридора Грег увидел, как она выскользнула из палаты 107. Его глаза следили за ней, пока она не завернула за угол коридора, и он снова стал заполнять отчет, раздраженный тем, что она отвлекла его внимание.

Что там с этим негодяем из 107-й? Что там такое?

Что-то было, совершенно точно. Какое-то чувство. После стольких лет в госпитале вы автоматически знаете, кто притворяется, а кто действительно болен. На то, что 107-й прикидывался, Грег готов был поставить свой последний доллар.

Катаральная лихорадка. Дежурный диагноз. Не знают, как еще назвать. Катаральная лихорадка. Он готов был поспорить, что и бедняге Гиберту тоже поначалу поставили катаральную лихорадку. Так что 107-й не придумал ничего нового. Но он хитрый, мерзавец. Это надо признать. Он хитрый, эта хитрость бесила Грега. Особенно сейчас, после того, как он видел мисс Дворак выходящей из его палаты. Она пробыла там почти двадцать минут. Медсестра не должна так долго оставаться с пациентом, особенно такая невинная куколка, как мисс Дворак, и особенно с таким хитрым мерзавцем, как этот 107-й.

Что он замышлял? Трудный вопрос. То, что парень из 107-й что-то замышлял, было ясно, как дважды два. Просто симуляция? Добивается, чтобы его списали по болезни? Нет.

Он бы выбрал что-нибудь посерьезнее, чем лихорадка, если бы у него на уме было это. Тогда что? Может быть, он собирается психом прикинуться. Пену изо рта пускать, на пол падать, клопов с себя смахивать. Только на меня их смахивать не надо, приятель. Черт возьми, почему мне не нравится этот сукин сын? Грегу самому было интересно. А может быть, он действительно болен? Ну как же! Нет, он не болен.

Тогда что он замышляет?

Я не знаю, признал Грег. Но я выясню.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Чак Мастерс постарался поудобнее пристроить голову на жестко обитой спинке сиденья.

Сколько бы он ни ездил поездами, ему никогда не удавалась эта простая задача — устроиться поудобнее. Он был уверен, что поезда придумали те же люди, которые придумали электрический стул и подземные камеры пыток. Так положишь голову — неудобно, положишь иначе — тоже неудобно. Что ему нужно, так это пульман[3]. Но в пульманах он тоже ездил и никогда не мог уснуть. К черту! Надо было ему поступить в ВМС!

В конце концов он устроился более-менее удобно, наклонив голову и откинувшись немного назад, градуса на три. За окном проносился сельский пейзаж, ласковое южное небо незаметно переходило во все более суровое выцветшее небо севера. Он начал считать телеграфные столбы. Столбы были установлены через равные промежутки, но вкопаны на разную глубину, так что провода то поднимались, то опускались, то поднимались, то опускались…