Последний трюк каскадера - [21]

— По-моему, он в ярости, — прошептала Иза.

— Согласен. Ну как старик?

— Вчера вечером повез меня обедать в новый шикарный ресторан на площади Раллиман. Представил нескольким друзьям:

«Моя кузина Изабелла». Простачков нет, сам понимаешь. В его жизни было слишком много кузин.

— Он не пытался поторопить события?

— О, можно сказать, сгорает от любви. Она схватила меня за руку.

— Ты в самом деле хочешь причинить себе боль?

— Давай не будем рассказывать сказку про белого бычка.

— Все же мне придется когда-то уступить ему.

— Но он дорого за это заплатит. Не волнуйся. Я ничего не забываю.

Несколько мгновений мы сидели молча. Затем я продолжаю как ни в чем не бывало.

— Важно, чтобы ты долго сопротивлялась. Даже когда он предложит жениться на тебе, откажи. Он полезет в бутылку, скажет: «Все это из-за Ришара». Будет оскорблять меня. Всячески обзывать нас обоих. Но кончит тем, что примет твои условия.

— Почему ты так уверен?

— Уверен, и все тут. Ты пообещаешь ему, что будешь видеться со мной как можно реже, а взамен выклянчишь у него дарственную, что-нибудь стоящее… Об этом надо хорошенько подумать. Вот так. А теперь оставь меня. Я сам доберусь.

Чует мое сердце, старая ведьма следит за нами. Смотрит в бинокль с чердака, не сомневаюсь. Ты ведь отнимаешь у нее брата, а я — сына. Вообрази, на что она способна.

Что верно, то верно. Мы захватчики, оккупанты. Я обмозговываю эту мысль, Иза тем временем удаляется, любуясь цветами. Пока что я не знаю, как убью Фромана, но в любом случае мне понадобится Шамбон. А также Иза, в роли, от которой она не придет в восторг. Ну и что! Довольно будет одной маленькой подлости в день, но ведь не я первый начал.

Я отжимаю тормоз и вывожу коляску на аллею. Как правило, вечером, часам к девяти, Шамбон выходит мне навстречу.

— Она спит, — шепчет он, словно мать может его услышать.

Он рад, что наконец освободился. Этот несчастный Шамбон, как толстый шмель, собирает добычу то тут, то там, перенося от одного к другому ядовитую пыльцу своих сплетен. Мне известно, что на обед у старухи сухарик и чашка настоя вербены. Потом она принимает различные лекарства — сердечные, печеночные, от всевозможных более или менее воображаемых болезней, а затем Марсель поднимается к ней пожелать доброй ночи. Прежде чем удалиться, он подробно рассказывает о том, что произошло за день.

— Как дядя? — спрашивает она.

— Как всегда. Не слишком разговорчив. Он что-то подарил Изе. Мне показалось — в футляре, но я не уверен. Это было за десертом, он увел ее к себе в кабинет. Она, должно быть, скрежещет зубами, если только ей позволяют протезы.

— Что калека?

— Только что видел его в парке.

— Надеюсь, ты с ним не болтаешь попусту.

— О, какое там! Начнем с того, что он избегает всех на свете.

Он мне докладывает все это, довольный, как ему кажется, ролью вольнодумца, которому нипочем мелочи жизни. Ему, конечно, не приходит в голову, что из такого материала, как он, в другие времена дрессировали доносчиков.

— Частенько я читаю ей несколько страниц из Пруста — в качестве снотворного, — добавляет он. — Эти длинные фразы, знаете ли… очень быстро она перестает что-либо понимать. А если еще добавить таблетку могадона… Он смеется, затем переходит к интересующей его теме.

— В прошлый раз вы мне начали рассказывать о том, что с вами приключилось в Эз.

У него цепкая и мелочная память мальчишки, для которого иллюстрированные журналы — пища духовная. Я слегка колеблюсь, прежде чем продолжить прерванный разговор.

— Ах, да! Падение с тридцатиметровой высоты!

— С отвеса?

Ему требуются точные детали, так как он одновременно и легковерный, и подозрительный. Если только у него возникнет подозрение, что я вру, ноги его больше здесь не будет.

— Нет, все-таки не с отвеса. Я бы убился. К счастью, кое-где росли кусты, которые притормозили меня… Но знаешь. Марсель, я никогда не был ярмарочным паяцем.

Всего-навсего — честным каскадером, как и многие другие, Не нравится ему этот тон мнимого скромника. Чтобы ему понравиться, надо быть исключительной личностью. Ему не по вкусу слабый наркотик. Я ловко отыгрываюсь.

— Насколько мне помнится, трюк был необычный. В то время Иза еще выступала с мотоциклом. Меня — я играл сыщика — послали в погоню. Перед нею закрывался шлагбаум и медленно двигался товарный состав… длинные металлические вагоны, по бокам которых зияли открытые раздвижные двери. Представляешь? Зачарованный, он наклоняет голову.

— Так вот, она вылетает… Тормозить слишком поздно…

Врезается в шлагбаум, взлетает, пролетает через проходящий перед нею вагон, затем летит кубарем.

— Она?.. Вы хотите сказать, что… Он заикается. Стискивает ладони. Я небрежно замечаю:

— Посмотреть на нее — хрупкая, грациозная, кто бы мог подумать, что… И, представь себе, она была отчаяннее меня. Трюки выделывала — с ума сойти. Я не торопясь набиваю трубку. Наконец он спрашивает:

— А дядя в курсе?

— О, в самых общих чертах. Уж не мне об этом докладывать. Ему не нужно все знать.

— Почему?

— Потому что он намеревается… Послушай, милый Марсель, уж не притворяешься ли ты? Будто ты не знаешь, что он хочет на ней жениться.

Он встает, отталкивает кресло. Главное, чтобы яд подействовал. Не вмешиваться… Остаться в стороне… Он делает несколько шагов. Останавливается. Снова начинает ходить. Замирает перед фотографией Изы, медленно меняется выражение лица.