Последний Совершенный Лангедока - [195]

– Монсегюр, господин, – хриплым от долгого молчания голосом сообщил он.

– Где?

Иаков отступил с тропинки, я посмотрел вперёд и от изумления замер. На огромной скале на фоне бледного предзимнего неба чернел мрачный и несуразный замок. Невозможно представить, сколько потребовалось сил и упорства, чтобы затащить на эту кручу каменные блоки для возведения стен и башен.

Альда дремала, покачиваясь в седле. Осторожно, чтобы не напугать, я позвал её:

– Эй, соня, мы приехали. Смотри, впереди Монсегюр!

Она открыла глаза:

– Ой, какой страшный… Мы ведь не будем там жить, правда?

– За нами по пятам идёт зима, – вздохнул я. – А в замке, наверное, топят очаг, в котле булькает горячая похлёбка, а в кубке испускает ароматный пар вино с пряностями. Там свежий хлеб и мягкая постель… Под защитой каменных стен мы будем в безопасности, ведь замок неприступен. Чтобы добраться до его подножия, крестоносцам придётся отрастить крылья, ангелов-то среди них нет.

– А мы как же попадём в замок? У нас ведь тоже нет крыльев. А лошадей как затащить на этакую крутизну?

– Ну, наверное, где-нибудь есть скрытая тропа, там увидим. Надо ехать – солнце склоняется к закату, а горы скрадывают расстояние. Мы должны успеть до темноты.

Вскоре нас заметили и выслали навстречу стражников. Узнав наши имена, старший сообщил, что нас давно ждут. Лошадей оставили внизу, а сами стали подниматься, причём под конец подъёма я всерьёз стал опасаться, что ноги откажутся служить, и мы въедем в замок подобно баранам, вися на плечах Иакова. К счастью, до такого позора не дошло, но свой первый подъём в Монсегюр я запомнил надолго. У ворот нас ждал улыбающийся де Кастр в тёплом плаще с капюшоном поверх обычного чёрного одеяния. Мы обменялись поцелуями, а Альда поцеловала епископа в плечо.

Потом был отдых у горящего очага, и поджаренный хлеб, и скамеечка, подставленная под усталые ноги. Вина, правда, не было, но кубок с горячим травяным настоем вполне его заменил. В тепле и сытой полудрёме я видел, как приходили и уходили незнакомые люди, епископ отдавал приказания, переносили какие-то вещи. Проснулся я уже следующим утром под овчинами на дощатом ложе в отведённой нам комнате. Было холодно, изо рта при выдохе шёл парок, через затянутое бычьим пузырём окошко пробивался тусклый утренний свет. Я разбудил мирно посапывающую Альду и отправился искать лестницу, ведущую во двор. Начиналась наша жизнь в крепости Монсегюр.

Я довольно долго блуждал по тёмным, местами покрытым инеем коридорам замка, пока не увидел впереди краешек неба. Ускорив шаг, я почти побежал к выходу. «Ещё бы обратную дорогу найти, – подумал я, – и спросить ведь не у кого». Замок казался вымершим, в нём царила давящая тишина сродни той, что бывает в заброшенных склепах.

Почему-то я думал, что выйду из коридора у подножия крепостной стены, а на самом деле оказался чуть ли не в самом высоком месте замка. Монсегюр был построен на более-менее ровной вершине огромной скалы высотой более двух тысяч локтей. С трёх сторон скала круто обрывалась в долину, и подняться к замку можно было только по западному склону. Я подошёл к бойнице, заглянул вниз, и у меня захватило дыхание. С детства я боялся высоты. Внизу на страшной глубине в клубящемся утреннем тумане виднелись нагромождения камней. Долину окружали горы, вершинами подпирающие небо. Ни деревца, ни кустика, только угрюмый камень, да языки снега. Таким, наверное, должен быть ледяной ад.

У меня противно засосало под ложечкой, голова закружилась, а рот наполнился слюной. Чтобы не упасть, я схватился за каменную стену и отвернулся от пропасти. Передо мной лежал замок. Он оказался больше, чем я думал. Точнее, сам замок или цитадель был невелик и в плане представлял собой неправильный многоугольник. Сзади возвышалось главное здание с апсидами, крытыми черепицей. Справа над пропастью нависал круглый донжон, а слева, напротив донжона, над главными воротами лепилось что-то вроде барбакана – крытый деревянный помост с прорезями в настиле, через которые защитники замка могли обстреливать штурмующих ворота. Ещё дальше и немного ниже виднелась полукруглая зубчатая башня, в которую со стены можно было перейти по мосту. Ниже стен замок был обведён кольцом наспех возведённых укреплений со множеством башенок, напоминающих грибы на трухлявом пне. У подножия скалы смутно виднелась большая деревня.

– Любуешься? – неожиданно раздалось из-за спины.

Я обернулся. Передо мной стоял де Кастр, зябко кутавшийся в волглый плащ.

– Как видишь, цитадель невелика, и может вместить немногих, – стал объяснять он. – Поэтому большинство альбигойцев живёт внизу, в деревне у западного подножия горы. Многие, устав от мира, приезжают сюда навсегда, ведь у нас нет своих монастырей, и людям на склоне дней негде преклонить голову. Другие совершают паломничества в надежде на исцеление тела и души или чтобы испросить благословения или совета, третьи же, чувствуя приближение смерти, спешат в Монсегюр, чтобы принять Утешение и обрести покой на здешнем кладбище.

– Это замок принадлежит вам, отец мой? – почтительно спросил я.

– Нет, что ты! Его получила в наследство Эсклармонда де Фуа и передала во владение своему вассалу, Раймону де Перелла. Он живёт здесь со всей семьёй, я вас потом познакомлю. Многие годы Монсегюр пребывал в запустении, но Перелла привёл его в порядок. Ты видишь, что замок невозможно взять приступом. Он стоит в самом сердце гор, далеко от больших дорог, в краю, где живут одни горцы. Здесь от века не появлялись ни крестоносцы, ни католические попы. Это единственное место в Лангедоке, где добрые христиане ещё могут жить без страха. Даст Бог, мы перезимуем здесь, а там посмотрим…