Последний сон разума - [20]

– А сколько мне здесь находиться? – утираясь от обильных слез, поинтересовался Синичкин.

– Анализы, милый мой, все от анализов зависит!

Талантливый же диагност про себя ответил, что незадачливому капитану предстоит тут провести время до своего логического конца, так как был уверен, что биопсия покажет наличие злокачественных образований, а в дальнейшем они переродятся в саркому, от которой спасения нет. Молодой человек не был равнодушен по своей сути и не возражал бы, чтобы смертника навещала жена, но, будучи человеком в погонах, подчинялся железному распорядку без особых рассуждений…

Зато где-то под конец дня Синичкина навестили сослуживцы во главе с майором Погосяном.

Армяне принесли целую сумку еды, установили ее возле тумбочки товарища, наказав съесть все до завтра, так как придут другие и принесут еще.

– Дело об убийстве мы оставляем за тобой! – торжественно обещал Погосян.

– Так что не волнуйся, выздоравливай! Выглядишь молодца!..

Карапетян не теребил своих бакенбард, а беспардонно уставился на громадные ноги Синичкина, покоящиеся на двух кроватях.

Водителя Зубова, в прошлом Зубяна, не трогало ничего. Он стоял в дверях и грыз жареные тыквенные семечки, запуская в палату приятный запах.

– Дай погрызть! – попросил Синичкин.

– Так у меня с горсть всего осталось, – зажадничал Зубов.

– Ух, русская морда! – зашипел Погосян. – А ну, дай Синичкину погрызть!

Зубов шмыгнул многоярусным носом и было потянулся к карману, но в этот момент посетителей погнал вон младший медицинский персонал, так как время посещений закончилось, и милиционеры отправились на боевой пост, улыбнувшись своему коллеге ободряющими улыбками.

По пути в отделение они заспорили, сколько Синичкину осталось и где его провожать в последний путь. То ли в отделении гроб выставить для прощаний, то ли до дома дотащить, или попросту в больнице расстаться.

– Вот это ножищи! – протянул Карапетян. – Ляжки свинячьи!

– А у тебя морда псячья! – неожиданно разозлился майор. – Чтоб завтра же сбрил волосья с физиономии!

Выслушав это приказание, Карапетян лишь скривил полные губы, ибо про себя плевать хотел на начальника, а в частности, игнорировал посягательства на свою личную внешность. Карапетян любил свои бакенбарды.

Зубов управлял машиной, черпая левой рукой из кармана форменного плаща тыквенные семечки и лузгая их прямо на пол. Он думал о Василисе и о том, что сегодня она впервые приготовит ему долму…

В этот день у Синичкина взяли все необходимые анализы: кровь на биохимию, мочу, а еще отщипнули кусочек ткани от ляжки, прежде побрызгав на место заморозкой.

Анестезию делать было вовсе не обязательно, так как капитан ног не чувствовал, но врачи все-таки гуманисты и ковырять скальпелем по живому не считали возможным.

На ночь Володя Синичкин напился успокоительных таблеток и попросил вечернюю нянечку подоткнуть его всего одеялами, чтобы свет от ног не мешал спать остальным больным.

– Не будет ли тебе жарко, милок? – поинтересовалась сердобольная бабулька. – Топят у нас хорошо!

– А у меня ноги светятся! – неожиданно проговорил участковый. – Ночью зажигаются и светятся, как фонари.

Нянечка ничего не ответила на такое признание, а позже, вымывая в коридоре пол, думала о необыкновенной тяжести милицейской профессии, от которой мутятся мозги и пухнут ноги…

В полтретьего ночи конечности Вовы Синичкина вновь зажглись электрическим огнем. Милиционер почувствовал это – его разбудила как бы вспышка в голове – и широко открыл глаза. Одеяло хорошо закрывало его телеса, совсем как маскировочные шторы закрывали окна во время войны, и света видно не было.

Капитан полежал несколько минут недвижимым, а затем резко приподнял край ватного одеяла и засунул под него голову. Удалось разглядеть лишь часть ног, возле самого паха, так как пошевелить ногами Синичкин не мог и явственно понимал, что этой ночью ляжки опять раздались вширь. Но и того, что ему удалось увидеть, было достаточно для смятения. Из-под истонченной до стеклянной прозрачности кожи прямо в самые глаза Синичкина смотрели голубые глазки маленькой рыбки с бензиновым хвостиком, которым она плавно шевелила.

Она видит меня, – подумал капитан. – И чего ей надо?.. Как она попала внутрь меня, ведь я не ел экзотической рыбы, кроме как карьерных бычков…

Синичкин размышлял об этом, а рыбка продолжала смотреть на него чуть косым взглядом и изредка хватала миниатюрным ротиком кислород. Малютка как будто чего-то ждала, и Синичкин подумал, что она, вероятно, хочет есть, но как покормить ее, не знал. Впрочем, рыбка неожиданно махнула хвостиком, развернулась и медленно поплыла куда-то в глубь ляжек.

– Гасите свет! – шепнул Синичкин, и свет в ногах тотчас погас.

Измученный бытием капитан заснул в то же самое мгновение, и в эту ночь ему не снилось ровным счетом ничего.

А наутро в палате объявился профессор, попросил ассистента обмерить ляжки пациента и после нескольких прикидок на сей раз не удержался и присвистнул от души.

– Два метра в диаметре! – провозгласил генерал. – И это при том, что никаких болезней в вас, мой милый, не обнаружено!

– А как кровь? – обрадовался Синичкин.