Последний шанс - [109]

Готовила мама просто великолепно. Нам всем, даже Конни, очень далеко до нее. К тому же мама была талантливой портнихой! Она шила нам одежду без всяких выкроек. Каждый год на Рождество я, бывало, сделаю набросок платья, какое хочу, а она сошьет его мне. Ну вот, жили мы не тужили, пока однажды вечером в августе мама не забыла в поезде свое единственное теплое пальто. Помню, в тот день она приехала домой, промерзшая до костей. У нее сильно стучали зубы, они издавали звуки, похожие на «бррр», однако она, как всегда, хихикала. Конни рассердилась на нее и сказала: «Ты заболеешь, мама». И так оно и случилось. Денег на новое пальто не было, и мама мерзла. Началось с насморка, а превратилось в серьезный грудной кашель. Бывало, она наклонится вперед, опершись руками о колени, и кашляет, кашляет. Сейчас ей бы прокололи антибиотики, и все дела! Когда мы с Конни отвезли маму в больницу в Гласс-Бэй, было уже слишком поздно. Через несколько дней она умерла от пневмонии. Ей было тридцать семь. А теперь, когда врач выписывает мне антибиотики, я смотрю на упаковку и думаю: «Это все, что нужно было нашей мамочке для спасения жизни». Помню, как мы с Конни стояли в больнице, не в силах заплакать или прикоснуться друг к другу и пребывая в сильнейшем шоке. Казалось удивительным, что наша вечно занятая мама нашла время, чтобы умереть. Только в больнице я и видела маму лежащей. Снова телефон, Софи? Хочешь ответить?

* * *

– Потом перезвоню. – Софи машет рукой. – Это важнее.

Роза улыбается ей, отхлебывает чая, откашливается и продолжает рассказ.

* * *

Всего месяц спустя умер и дедушка. Думаю, он был потрясен смертью мамы. Он любил ее. И не только по-родственному. Мне кажется, он всегда был в нее влюблен. В один день жизнь наша изменилась.

Все вокруг сделалось каким-то чужим. Помню, как, выходя из дома, я смотрела на реку, словно никогда не видела ее прежде. Все казалось пугающим и каким-то серым. На острове остались только Конни, папа и я, и он выглядел таким пустым без мамы, у которой энергии, шуток и историй всегда было на десяток человек. Чтобы заполнить Скрибли-Гам, нужны были люди. Для нас наступило ужасное время, Софи. Мы очень тосковали без мамы и чувствовали себя совершенно беспомощными. К тому же было очень холодно. Помню, мы с Конни никак не могли согреться.

Папа с агрессивным рвением ударился в религию. Мы, разумеется, были католиками, но теперь отец по вечерам читал вслух Библию, требуя, чтобы мы с Конни вставали на колени и молились вместе с ним. Он все твердил, что мама не исповедалась перед смертью, и однажды Конни, не выдержав, закричала: «В чем, интересно, ей было исповедоваться? В том, что потеряла теплое пальто? Это был ее смертный грех?» Папа тогда ударил Конни Библией по пальцам, а она лишь рассмеялась. Жутким таким, горьким смехом.

Вскоре мы поняли, что финансовые проблемы придется решать самостоятельно. Конни пришлось отказаться от мысли об окончании школы и попытаться найти работу. Она неделями бродила по городу, выстаивая бесконечные очереди, и приходила домой с волдырями на пятках. Пожалуй, тогда я впервые услышала слово «кредит». Выяснилось, что радиоприемник папы взят в кредит и деньги за него еще полностью не выплачены. Мы не знали, что задолжали бакалейщику немалую сумму. Мы понятия не имели, что мама с трудом удерживала семью на плаву. Она оберегала нас от всех этих проблем.

И вот Конни буквально помешалась на деньгах. Говорить она могла лишь о том, как заработать денег. Ты, конечно, знаешь остров Банксия? К северу от нас? Так вот, в тридцатые годы Банксия была излюбленным местом для пикников. Чайный домик на этом острове пользовался популярностью, правда, булочки у них были ужасные! Твердые и совершенно безвкусные. Конни любила повторять: «Как бы нам заманить народ к себе? Кто хоть раз попробует наши булочки, тот на Банксию уже никогда не вернется». Но в те дни никто не слыхал о нашем острове, и с какой стати кому-то было сюда ездить? Для посещения Скрибли-Гам требовался веский повод – и, как тебе известно, мы в конце концов его нашли. Знаешь, переманив клиентов с Банксии, мы совершенно не испытывали угрызений совести: нечего кормить людей всякой дрянью!

Ну а тогда папа велел Конни поменьше болтать о булочках и лучше поискать жильцов, которых можно пустить в пустующий дом деда. Похоже, он считал, что сдать жилье в аренду – пустячное дело. Помню, как он кричал на Конни: «Поезжай в Гласс-Бэй и немедленно найди квартирантов! Скажи, что мы просим всего пятнадцать шиллингов в неделю! Дешевле не бывает!» Он не учитывал того, что в Сиднее пустовало множество домов, потому что у людей тогда не было денег на аренду. Каждый день кого-нибудь выселяли за долги. Помню, что, проходя по городу, я видела сидящих на улице людей со всем их скарбом – лампами, подушками, сковородками. Видишь ли, наш отец никогда не выезжал с острова Скрибли-Гам. Он и из дому-то редко выходил. Жил в своем вымышленном мире.

Ну, в конце концов Конни надоели разглагольствования отца, и она сказала ему, что якобы нашла жильцов и что их зовут Элис и Джек Манро. Дескать, супруги Манро – добрые католики, но платить они нам могут только пять шиллингов в неделю – и продемонстрировала отцу задаток. Помню, как папа возмутился: «Мы не занимаемся, черт побери, благотворительностью! Пять шиллингов – это очень мало!» Но в конце концов смирился. Мы ничем не рисковали. Поскольку отец наш никогда не плавал вокруг острова к жилищу деда, то не смог бы заметить, что Элис и Джека вечно не было дома. Конни, бывало, все трещит об этих мифических супругах Манро. Похоже, ей доставляло удовольствие дурачить отца.