Последний шаман Цитруса - [51]

Хоть ты и не просил.

И больше всего ненавидишь за то, что он, скорее всего, не вернется. Что бросил тебя одного. И ее — одну. И всех здесь, потому что без него все останутся одинокими. И перегрызут друг друга.

Был бы нормальным человеком — как хорошо было бы. Ругались бы с ним. Иногда, возможно, даже за Гошу. Подрались бы — и он, скорее всего, победил бы, здоровый кабан. Не разговаривали бы и плевались друг другу вслед. И Снежок не летал бы с ними на этих досках, и Гошу бы не пускал.

И сидели б они сейчас с Гошей на каком-нибудь складе отцовского дрома, пили бы запрещенную гадость, жевали б конфеты. А Зак бы в своем подвале курил бы какую-нибудь шаманскую дрянь. И никто не увидел бы бурю. И все были бы живы.

А с бурей разобрались бы без них. Они в конце концов, просто дети. Почему они должны разбираться с их бурями?

«Сколько можно разбираться с их бурями?» — устало подумал Снежок, откинул голову назад, уперся уже не затылком — макушкой в твердую холодную стену и уставился в темный потолок.

Без Зака они станут злее.

Без Зака Гоша сожрет всех вокруг.

И хорошо. И будут знать, как бросать их посреди бури. Не справились сами с бурей — с Гошей не справятся и подавно.

Возможно, потому их не спешат вытаскивать. Мист умный, так, по крайней мере, все говорят. Значит, Мист догадывается, что его ждет. Мист очень не хочет, чтобы безумная девка-диверсантка, пытаясь отомстить за любимого, расхерачила всю Базу, которую он так старательно возводил.

А если серьезно, ей даже не нужно будет уничтожать Базу физически. Ей достаточно поднять бучу. Она может, она, черт возьми, свидетель. Мист не сделал ничего, чтобы попытаться загнать Зака в бункер. Это можно использовать против него. Гибель в песках подростка по вине либо по халатности Кима Джонса — это настоящий удар и по Базе, и по Мисту, и по самому наварху. По гребаному Флоту в целом.

Так что да, если Гоша захочет, она тут все уничтожит, и это не преувеличение.

И потому о них, скорее всего, не забыли. Их просто не хотят забирать. Мист может сказать всем, что дети погибли втроем.

И запечатать бункер. А для верности пустить сюда еще какой-нибудь газ. Или просто взорвать. И никто ему не помешает — Рэй даже не знает, что они здесь. Рэй наверняка сам где-то среди бури — по такой тихой погоде странно было бы, если б они не поперли добивать Вторую. Хорошо еще, если Рэй сам выживет. А уж им-то он точно не поможет.

Снежок крепко зажмурился, выгоняя из головы параноидальный бред. Зажмурился до цветных пятен перед глазами.

Нет. Всё не так работает. Мист, может, как раз и так, но именно потому у него есть Рэй. И даже не нужно, чтоб Рэй знал о чем-либо. И совсем он Мисту не для координации и организации, и даже не как советник нужен, особо приближенный и самый главный, и даже не как специалист в какой-то сфере — Зак прав, Рэй совершенно не специалист. Ни в чем. Черт, он даже не военный, если на то пошло. По нему ведь видно — он совсем не военный. И вряд ли кого-то там как-то очень героически спас. Нет у него той смерти в глазах, которую несут они все.

Мист держит его рядом совсем по другим причинам. Мисту, так же, как Снежку, нужен человек без смерти в глазах. Настоящий живой человек. О котором можно мысленно спросить себя: «А что бы сделал он?». Мист умный, и именно потому понимает, что иногда этот вопрос стоит себе задавать. Иногда решение не должно быть рациональным. Иногда решение должно быть человеческим. Добрым. Снежок, старательно копируя Зака, не раз убеждался — это работает. Работает быть человеком. А с этим, с человеческим, у Миста серьезные проблемы, это Снежок тоже давно понял. Рыбак, как говорится, рыбака.

И сейчас он очень надеялся, что прав в своих рассуждениях и выводах. Потому что Рэй никогда не бросил бы в бункере детей. Даже тех, которые потом, выйдя наружу, уничтожат к чертовой матери мир, пытаясь отомстить гребаной планете за потерю своего человека. Человека-то рядом не будет, чтоб их остановить. И они понемногу забудут ответ на вопрос: «Что сделал бы он?».

— Гоша, — сказал Снежок, — если… когда нас вытащат, ты ведь не будешь делать ничего, о чем потом пожалеешь?

— Я никогда не жалею о том, что сделано, мелкий, — пробормотала она и снова принялась крутиться у него на коленях. — И сейчас ударю тебя и не пожалею об этом. Спать мешаешь.

— И что? — спросил Снежок. — Легче станет, если ударишь? Не станет же.

Гоша перевернулась на спину, уперлась твердыми лопатками ему в ноги и с раздраженным вздохом распахнула глаза. Сна в них не было.

— Легче станет, когда я этого мудака убью, — отчеканила Гоша.

— Вот о чем я говорю, — кивнул Снежок. — Не надо никого убивать…

— А ты не говори, — холодно перебила она. — Экономь воздух.

— Воздух здесь на цикле. Ты же сама сказала.

— Я не сказала, — процедила Гоша, — я спросила. У Зака. Зак ответил бы. А ты нихрена не ответишь, потому что нихрена не знаешь. Только мямлишь!

Бессильно рыкнула себе под нос, резко вскочила и прошлась по бункеру.

— Я мямлю? — угрожающе спросил Снежок, поднимаясь. — Я тихо говорил, чтоб ты поспать могла!

— Так ты меня жале-ел, — с деланным пониманием протянула Гоша. И тут же сменила тон. — Мне не нужна жалость, мелкий, ничья и уж точно не твоя!