Последний шаман Цитруса - [27]

— Не надоело? — холодно спросил Зак и очень серьезно посмотрел ей в глаза. — Маргарита, я уеду. Я не буду шаманом. Я не буду сидеть тут по горло в песке, жечь костры и петь песни. Здесь погибла вся моя семья. И меня уже тошнит от оранжевого. Мне в зеркало тошно смотреть. И на вас. Довольна?

Гоша надулась, и губы у нее нехорошо задрожали.

— У тебя отец еще жив, — напомнил Снежок, шагнул вперед так, чтобы прикрыть собой Гошу. Защитник хренов. — И он здесь.

— Моего отца давно нет, — отрезал Зак. Поднялся и выдрал из рук Снежка борд. Выдрал не сразу — Снежок поначалу испуганно вцепился в него, и только потом понял, что это они меняются — отпустил.

— Поехали, — сказал Зак, бросив борд на песок, и нажал ногой кнопку запуска. На них не смотрел. И правда — надоели.

— Ты хоть на часы глянь сначала, Гагарин фигов, — фыркнула Гоша за спиной — ее уже отпустило. — Чтоб мы под бот не попали.

— Кто фигов? — не понял Снежок.

— Серьезно, — сказал Зак, коротко глянув на него через плечо, — из какого ты зоопарка?

Гоша заразительно расхохоталась, и Зак не видел, но знал, в красном свете лун сверкнули белые острые зубы. И это придало Гоше вдвойне зловещий вид. А она — и так не сахар.

— Идите вы, — пробормотал Снежок и осторожно взялся за борд Зака.

— Идем медленно, — скомандовал Зак, — чтоб все успели подстроиться под новые доски. Гоша, не гони, ясно?

— Так и скажите, что летать до сих пор не научились, — прищурилась она и погнала. Зак осторожно пошел следом. Он знал: Гоша лихачит, но умеет остановиться, когда нужно. Например, на входе в Зону, которую контролируют боты. Дальше они пойдут по слепым зонам. Которые Заку еще предстоит просчитать.

— Эй, — Снежок догнал его. Он никуда не спешил — стоял на борде осторожно, прислушивался к ощущениям. — А что, у кэриэра один движок?

Зак вопросительно глянул на него.

— Ты сказал, что Мист шел на одном движке, — напомнил Снежок.

— Не, то другая история, — отмахнулся Зак. — Там он на подбитой цэшке шел. И двух Чужих снес.

— Так на чем он ходил? — растерялся Снежок.

— Да фиг его знает, — пожал плечами Зак. — На всем ходил. Как увижу, уточню.

— А мне можно его увидеть? — попросился Снежок.

— Нельзя, — наставительно сказал Зак. — Мист секретный. Как все его проекты. И Зоны. И башня. Скоро будет. А вот будешь хорошо учиться — тогда тебе Миста покажут.

— Жаль, — сказал Снежок, и Зак понял: учиться он не будет. Никак.

«Жаль», - подумал Зак.

* * *

Он плохо помнил дни после Вторжения. Все его воспоминания о том времени были расплывшимся цветным пятном, всматриваться в которое совершенно не хотелось. Всё было смешано, и от всего было тошно.

Да он и не видел ничего — только в монитор, который принес отец. И слышал — из-за стен. Он лежал и молчал очень, очень долго.

Были торжественные похороны, хоть хоронить было нечего. Большая братская могила на весь поселок, и снова огни, и снова танцы и завывания, и снова песчаный ветер. Невнятные отголоски речей за стенами.

Был низкий рев — это прибыли прямо на похороны люди с оружием на своих машинах. Их выгнали.

Но они прилетали потом, снова и снова.

Отец злился, а Заку было страшно. Их всегда было много, их транспорт всегда рычал, оружие висело на поясах и за плечами. Да они были сплошь увешаны этим оружием. И наверное, от этого так тяжело ходили. Их ботинки вязли в песке, будто сам песок их останавливал. Так Заку казалось, или так говорил отец.

Откуда Заку было видеть их ботинки? Отец их ни к дому, ни тем более в дом не пускал. Каждый раз, как они появлялись на горизонте, говорил деревянным голосом:

— Жди внизу, мальчик, — и шел навстречу им.

Как будто Зак мог подняться!

Точнее, он-то мог, чисто физически — мог. У него ведь не болело ничего.

Он просто не хотел.

А отец выходил к ним и был очень маленьким, очень хрупким, стоя напротив десятка ревущих кораблей — Зак видел в монитор. И каждый раз ему казалось: сейчас они его раздавят. Но каждый раз он отстаивал свое право остаться здесь. Свое и Зака.

После их первого визита шаманов в поселке осталось трое: отец и еще два старика. После второго — остался лишь отец. И после третьего. И после четвертого.

Потом, наверное, все поняли, что ничего не получится у них с отцом.

А тот был очень горд собой и, выпивая понемногу запасы из погребов да раскуривая сушеные травы, которым было лет, наверное, по сто, говорил Заку:

— Понял, какой у тебя папка? С места не сдвинусь, даже если армия придет.

— Что стало с другими? — спрашивал Зак.

— Они нас предали, — отрезал отец.

— Но что с ними стало? — настаивал Зак.

— Улетели куда-то, — отмахивался отец, — но ты не бойся. Я не улечу. Никуда не денусь. Кто-то же должен слушать Цитрус.

От него несло спиртным и куревом. В доме было темно и душно.

И Зак впервые поднялся на ноги, потому что ему захотелось выйти из дома — подышать. Впервые после Вторжения ему захотелось дышать.

А потом, через несколько дней, сидя наверху подъемника, он начал думать. И первым делом всерьез задумываться над тем, действительно ли те люди на кораблях желали зла. Первым делом, стоило начать думать, Зак усомнился в отце и в его системе ценностей.

«Хороший сын, ничего не скажешь», — мысленно корил он себя. Но мысль уже появилась, и девать ее было некуда. Осталась.